Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

«Московское детство»

поэтесса цветаева лирика

Марина Ивановна Цветаева родилась 26 сентября (8 октября) 1892 года в московской профессорской семье. Об уровне образования, воспитания, духовного насыщения поэтессы в детстве и юности говорит уже тот факт, что родилась она в высококультурной семье. Ее отец -- Иван Владимирович Цветаев, (1847-1913), русский ученый, специалист в области античной истории, филологии и искусства, член-корреспондент Петербургской Академии Наук. Он основал один из уникальнейших музеев столицы Музей изящных искусств в Москве (современный Музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина) и был его первым директором.

Мать -- М.А. Мейн происходила из обрусевшей польско-немецкой семьи, была талантливой пианисткой, ученицей Антона Рубинштейна. Она великолепно играла на рояле, «залила детей музыкой», как позднее выразилась поэтесса. В детстве из-за болезни матери (чахотки) Цветаева подолгу жила в Италии, Швейцарии, Германии; перерывы в гимназическом образовании восполнялись учебой в пансионах в Лозанне и Фрейбурге.

Мать умерла еще молодой в 1906 году, и воспитание двух дочерей - Марины и Анастасии - и сводного их брата Андрея стало делом глубоко их любившего отца. Он старался дать детям основательное образование, знание европейских языков (Марина свободно владела французским и немецким языками), всемерно поощряя знакомство с классиками отечественной и зарубежной литературы и искусства.

Семья Цветаевых жила в уютном особняке одного из старинных московских переулков; лето проводила в калужском городке Таруса, а иногда и в заграничных поездках. Все это и было той духовной атмосферой, которой дышало детство и годы юности Марины Цветаевой. Она рано ощутила свою самостоятельность во вкусах и привычках, крепко отстаивала это свойство своей натуры и в дальнейшем. Шестнадцати лет она осуществила самостоятельную поездку в Париж, где прослушала в Сорбонне курс старофранцузской литературы. Учась же в московских частных гимназиях, она отличалась не столько усвоением предметов обязательной программы, сколько широтой своих общекультурных интересов.

Становление поэта

Писать стихи Марина начала с шести лет, а свое шестнадцатилетие отметила первой публикацией в печати. Ранняя литературная деятельность Цветаевой связана с кругом московских символистов. Она познакомилась с Валерием Брюсовым, оказавшим значительное влияние на ее раннюю поэзию, с поэтом Эллисом-Кобылинским, участвовала в деятельности кружков и студий при издательстве «Мусагет». Не менее существенное воздействие оказали на нее поэтический и художественный мир дома Максимильяна Волошина в Крыму (Цветаева гостила в Коктебеле в 1911, 1913, 1915, 1917).

В двух первых книгах стихов («Вечерний альбом» и «Волшебный фонарь») и поэме «Чародей» Марина Цветаева тщательным описанием домашнего быта (детской, «залы», зеркал и портретов), прогулок на бульваре, чтения, занятий музыкой, отношений с матерью и сестрой имитирует дневник гимназистки, которая в этой атмосфере «детской» сентиментальной сказки взрослеет и приобщается к поэтическому. Исповедальность, дневниковая направленность акцентируется посвящением «Вечернего альбома» памяти Марии Башкирцевой. Мария Башкирцева - российская художница, написавшая книгу «Дневник» на французском языке. В поэме «На красном коне» история становления поэта обретает формы романтической сказочной баллады.

Поэтический мир и миф

В следующих книгах «Версты» и «Ремесло», обнаруживающих творческую зрелость Цветаевой, сохраняется ориентация на дневник и сказку, но уже преображающуюся в часть индивидуального поэтического мифа. В центре циклов стихов, обращенных к поэтам-современникам Александру Блоку, Анне Ахматовой, Софии Парнок, посвященных историческим лицам или литературным героям -- Марине Мнишек, Дон Жуану и другим, -- романтическая личность, которая не может быть понята современниками и потомками, но и не ищет примитивного понимания, обывательского сочувствия. Цветаева, до определенной степени идентифицируя себя со своими героями, наделяет их возможностью жизни за пределами реальных пространств и времен, трагизм их земного существования компенсируется принадлежностью к высшему миру души, любви, поэзии. Мир этих стихотворений во многом иллюзорен. Но в то же время крепнет упругость стихотворной строки, расширяется диапазон речевых, вскрывающих правду чувства интонаций, ясно ощущается стремление к сжатой, краткой и выразительной манере, где все ясно, точно, стремительно в ритме, но вместе с тем и глубоко лирично. Яркость и необычность метафор, меткость и выразительность эпитета, разнообразие и гибкость интонаций, богатство ритмики - таков самобытный почерк молодой Цветаевой.

Один из важных образов этого периода творчества Цветаевой - образ Древней Руси. Она предстает как стихия буйства, своеволия, безудержного разгула души. Возникает образ женщины, преданной бунтарству, самовластно отдающейся прихотям сердца, в беззаветной удали как бы вырвавшейся на волю из-под тяготевшего над нею векового гнета. Любовь ее своевольна, не терпит никаких преград, полна дерзости и силы. Она - то стрельчиха замоскворецких бунтов, то ворожея-княжна, то странница дальних дорог, то участница разбойных ватаг, то чуть ли не боярыня Морозова. Ее Русь поет, причитает, пляшет, богомольствует и кощунствует во всю ширь русской неуемной натуры.

«После России»

Характерные для лирики Цветаевой романтические мотивы отверженности, бездомности, сочувствия гонимым подкрепляются реальными обстоятельствами жизни поэтессы. В 1912 году Марина Цветаева выходит замуж за Сергея Яковлевича Эфрона. В 1918-1922 вместе с малолетними детьми она находится в революционной Москве, в то время как ее муж Сергей Яковлевич Эфрон сражается в белой армии в Крыму (стихи 1917-1921, полные сочувствия белому движению, составили цикл «Лебединый стан»). Но затем он разочаровался в белом движении, порвал с ним и стал студентом университета в Праге. В мае 1922 года Цветаевой было разрешено вместе с дочерью выехать за границу к мужу. С этого времени начинается эмигрантское существование Марины (кратковременное пребывание в Берлине, затем три года в Праге, а с ноября 1925 -- в Париже). Это время отмечено постоянной нехваткой денег, бытовой неустроенностью, непростыми отношениями с русской эмиграцией, возрастающей враждебностью критики. Эмиграция явилась для поэтессы тяжелейшим испытанием, ибо она не желала идти в общем створе большинства соотечественников: публично не поносила революцию, всячески славила свою родную Россию. «Надо мной здесь все люто издеваются, играя на моей гордыне, моей нужде и моем бесправии (защиты - нет),- писала она,- нищеты, в которой я живу, вы себе представить не можете, у меня же никаких средств к жизни, кроме писания. Муж болен и работать не может. Дочь вязкой шапочек зарабатывает 5 франков в день , на них вчетвером (у меня сын 8-ми лет, Георгий) живем, то есть просто медленно подыхаем с голоду. Не знаю, сколько мне еще осталось жить, не знаю, буду ли когда-нибудь еще в России, но знаю, что до последней строки буду писать сильно, что слабых стихов не дам».

Так и было с ней всегда, во весь период ее многотрудной зарубежной жизни. Мужественно борясь с нищетой и болезнями, в обстановке полнейшего отчуждения от эмигрантских литературных кругов, страдая от морального одиночества, она не выпускала пера из рук, создавая стихи.

Правда, были люди, которые всячески пытались помочь талантливой поэтессе. Под одним из стихотворений («Руки даны мне») Марина Цветаева (спустя четверть века после его написания) помечала, что оно посвящено Никодиму Плуцер-Сарна, который «сумел меня любить», «сумел любить эту трудную вещь - меня». Их знакомство произошло весной 1915 года, и Никодим стал одним из искренних ее друзей, помогал, поддерживал в трудных житейских обстоятельствах.

Лучшим поэтическим произведениям эмигрантского периода присущи философская глубина, психологическая точность, экспрессивность стиля. Стиль стал экспрессивным из-за чувств гнета, презрения, убийственной иронии. Внутренняя взволнованность так велика, что переплескивается за границы четверостиший, оканчивая фразу в неожиданном месте, подчиняя ее пульсирующему, вспыхивающему или внезапно обрывающемуся ритму. «Я не верю стихам, которые льются. Рвутся - да!»- это слова Цветаевой. Произведения эмигрантского периода - это последний прижизненный сборник стихов «После России», «Поэма горы», «Поэма конца», лирическая сатира «Крысолов», трагедии на античные сюжеты «Ариадна», опубликованная под названием «Тезей», и «Федра», последний поэтический цикл «Стихи к Чехии» и другие произведения.

Такие произведения, как ода «Хвала богатым», «Ода пешему ходу» - это стихи воинственно-обличительного характера. В них и в других стихотворениях этого периода проступает яростный протест против мещанско-буржуазного благополучия. Даже рассказ о собственной судьбе оборачивается горьким, а порою и гневным упреком сытым, самодовольным хозяевам жизни.

«Поэма Конца» - это развернутый, многочастный диалог о разлуке, где в нарочито будничных разговорах, то резко-обрывистых, то нежных, то зло-ироничных, проходят последний путь по городу расстающиеся навсегда.

Намного сложнее «Поэма Лестницы», где лестница многонаселенного городской нищетой дома - символическое изображение всех будничных бед и горестей неимущих на фоне благополучия имущих и преуспевающих. Лестница, по которой восходят и спускаются, по которой проносят жалкие вещи бедноты и тяжелую мебель богатых.

Наиболее значительной можно счесть поэму «Крысолов», названную «лирической сатирой». Марина Цветаева воспользовалась западноевропейской средневековой легендой о том, как в 1284 году бродячий музыкант избавил немецкий город Гаммельи от нашествия крыс. Он увел их за собой звуками своей флейты и утопил их в реке Везер. Толстосумы городской ратуши не заплатили ему не гроша. И тогда музыкант, играя на флейте, увел за собой всех малолетних детей города, пока родители слушали церковную проповедь. Детей, взошедших на гору Коппенберг, поглотила разверзшаяся под ними бездна. Но это только внешний фон событий, на который наложена острейшая сатира, обличающая всякие проявления бездуховности.

В период эмиграции меняется образ России в произведениях Цветаевой. Родина предстает уже в новом облике, не стилизованной под древнюю колокольную Русь. Чувства Цветаевой отличаются от обычной эмигрантской ностальгии, за которой, как правило,- мечта о восстановлении старого порядка. Она пишет именно о России новой, вдохновляясь любовью к родине и родному народу.

За вас каждым мускулом

Держусь - и горжусь,

Челюскинцы - русские!

В отличие от стихов, не получивших в эмигрантской среде признания (в новаторской поэтической технике Цветаевой усматривали самоцель), успехом пользовалась ее проза, охотно принимавшаяся издателями и занявшая основное место в ее творчестве 1930-х годов. «Эмиграция делает меня прозаиком...»- писала Цветаева. Ее прозаические произведения - «Мой Пушкин», «Мать и музыка», «Дом у Старого Пимена», «Повесть о Сонечке», воспоминания о Максимильяне Волошине («Живое о живом»), М. А. Кузмине («Нездешний ветер»), Андрее Белом («Пленный дух»), Борисе Пастернаке, Валерии Брюсове и другие, соединяя черты художественной мемуаристики, лирической прозы и философии, воссоздают духовную биографию Цветаевой. К прозе примыкают письма поэтессы к Борису Пастернаку и Райнеру Рильке. Это своего рода эпистолярный роман. Также Марина Цветаева много времени уделяла переводам. В частности, ею переведены на французский язык четырнадцать пушкинских стихотворений.

Особенности поэтического языка

Всему творчеству Цветаевой присущи романтический максимализм, мотивы одиночества, трагическая обреченность любви, неприятие повседневного бытия, интонационно-ритмическая экспрессивность, метафоричность. Свойственные поэзии Цветаевой исповедальность, эмоциональная напряженность, энергия чувства определили специфику языка, отмеченного сжатостью мысли, стремительностью развертывания действия. Наиболее яркими чертами самобытной поэтики Цветаевой во все периоды жизни явились интонационное и ритмическое разнообразие (она использовала раешный стих, то есть акцентный стих с парной рифмовкой, ритмический рисунок частушки; фольклорные истоки наиболее ощутимы в поэмах-сказках «Царь-девица», «Молодец»), стилистические и лексические контрасты (от просторечия и заземленных бытовых реалий до приподнятости высокого стиля и библейской образности), например:

Посадила яблоньку:

Малым - забавоньку,

Старому - младость,

Садовнику - радость.

Пью - не напьюсь. Вздох - и огромный выдох.

И крови ропщущей подземный гул,

Так по ночам, тревожа сон Давидов,

Захлебывался царь Саул.

Другие особенности поэзии Цветаевой - необычный синтаксис (уплотненная ткань стиха изобилует знаком «тире», часто заменяющим опускаемые слова), например, «…Сквозь плиты - ввысь - в опочивальню - и всласть!», эксперименты над звуком (например, постоянное обыгрывание паронимических созвучий; паронимы - это близкие по звучанию, но разные по смыслу слова, к примеру, «горячие от горечи») и другие.

В.А. Рождественский писал о цветаевской поэзии: «Сила ее стихов не в зрительных образах, а в завораживающем потоке все время меняющихся, гибких, вовлекающих в себя ритмов. То торжественно-приподнятые, то разговорно-бытовые, то песенно-распевные, то задорно-насмешливые, они в своем интонационном богатстве мастерски передают переливы гибкой, выразительной, меткой и емкой русской речи… Стихи ее - всегда чуткий сейсмограф сердца, мысли, любого волнения, владеющего поэтом»

Конец пути

В 1937 Сергей Эфрон, ради возвращения в СССР ставший агентом НКВД за границей, оказавшись замешанным в заказном политическом убийстве, бежит из Франции в Москву. Летом 1939 вслед за мужем и дочерью Ариадной (Алей) возвращается на родину и Цветаева с сыном Георгием (Муром). В том же году и дочь и муж были арестованы (Сергей Эфрон расстрелян в 1941, Ариадна после пятнадцати лет репрессий была в 1955 реабилитирована). Сама Цветаева не могла найти ни жилья, ни работы; ее стихи не печатались. Оказавшись в начале войны в эвакуации, она безуспешно пыталась получить поддержку со стороны писателей и покончила жизнь самоубийством 31 августа 1941 в Елабуге (сейчас это территория Татарстана).

Биографы обратили внимание на такое, далеко на случайное решение поэтессы: незадолго перед своей кончиной, составляя последний поэтический сборник, Марина Цветаева открывала его стихотворением «Писала я на аспидной доске…», которое было посвящено мужу.

Размещено на Allbest.ru

Подобные документы

Семья М. Цветаевой - известной русской поэтессы. Ее первый поэтический сборник "Вечерний альбом" 1910 года. Отношения М. Цветаевой с ее мужем С. Эфроном. Эмиграция поэтессы в Берлин 1922 г. Дом в Елабуге, в котором закончился жизненный путь Цветаевой.

презентация , добавлен 09.09.2012


Творческая биография русской поэтессы. Особенности и тематика лирики М.И. Цветаевой в период 1910-1922 г. Богатство языковой культуры поэтессы. Особенности фольклорных текстов. Сборник стихов "Версты", самоощущение и восприятие мира лирической героиней.

дипломная работа , добавлен 26.06.2014


Начало жизненного пути Марины. Бракосочетание с Сергеем Эфроном. Литературные интересы Марины в юности. Основные черты характера. Впечатления от первых стихов Цветаевой. Отношение Цветаевой к Октябрьской революции. Отношение Цветаевой к Маяковскому.

презентация , добавлен 23.04.2014


Элегизм А.А. Ахматовой и бунтарство М.Ц. Цветаевой. Соприкосновение каждой поэтессы к поэзии друг друга. Основные черты поэтического языка и индивидуальный ритм. Влияние Пушкина и других поэтов на творчество поэтесс. Любовная лирика, патриотическая тема.

реферат , добавлен 10.06.2008


Анализ творчества Марины Цветаевой и формирование образа автора в ее произведениях. Светлый мир детства и юношества. Голос жены и матери. Революция в художественном мире поэтессы. Мир любви в творчестве Цветаевой. Настроения автора вдали от Родины.

курсовая работа , добавлен 21.03.2016


Характеристика творчества Марины Цветаевой - яркой представительницы поэзии серебряного века. Индивидуальные особенности любовной лирики Цветаевой. Эволюция стихотворений ее раннего творчества и поэзии последних лет. Пафос высокого призвания поэтессы.

сочинение , добавлен 30.10.2012


"Незаконная комета" поэзии М.И. Цветаевой. Трепетное отношение к России и русскому слову в ее поэзии. Темы любви и высокого предназначения поэта в лирике поэтессы. Построение поэзии на контрасте разговорной или фольклорной и усложненной речевой лексики.

реферат , добавлен 10.05.2009


Становление поэта. Поэтический мир и миф. "После России". Проза. Особенности поэтического языка. Конец пути. незадолго перед своей кончиной, составляя последний поэтический сборник, Марина Цветаева открывала стихотворением "Писала я на аспидной доске…".

реферат , добавлен 18.03.2004


Учеба Марины Ивановны Цветаевой в католическом пансионе в Лозанне и во французском интернате, в ялтинской женской гимназии и в московском частном пансионе. Издание первого поэтического сборника "Вечерний альбом". Предсмертные записки Марины Цветаевой.

презентация , добавлен 23.12.2013


Причины обращения к московской теме Марины Цветаевой в своем творчестве, особенности ее описания в ранних стихотворениях поэтессы. Анализ самых известных стихотворений автора из цикла "Стихи о Москве". Гармоничность образов, отраженных в произведениях.

МОУ «Калашниковская средняя общеобразовательная школа»

Аттестационная работа по литературе (реферат) за курс средней общеобразовательной школы.

«Одна – из всех – за всех – противу всех!...»

Судьба. Характер. Поэзия.

Выполнила работу(реферат):

Ученица 11 класса

Калашниковской школы

Иляшова Наталья

Учитель:

Васильева Валентина Ивановна

Марина Цветаева
Судьба. Характер. Поэзия.

Биография Марины Цветаевой 3
Детство, юность и первые шаги и литературе. 3
Эмиграция и становление поэта. 7
Возвращение на Родину. 15

Своеобразие лирики Цветаевой. 15
Осмысление стихов Марины Цветаевой. 31
Марина Цветаева: слова и смыслы. 31

Сравнительный анализ стихотворений Марины Цветаевой «Ушел – не ем…» и Анны Ахматовой «Проводила друга до передней». 38
Анализ стихотворений «Душа», «Жизни». 42

Стихотворение М. Цветаевой «Август - астры...». 46

Современное прочтение стихов Цветаевой. 50

Приложение. 53
Фотографии. 54
Стихотворения. 57

Список литературы. 60

1.Биография Цветаевой.

I.1. Детство, юность и первые шаги в литературе.

Марина Цветаева родилась в Москве 26 сентября 1892 года. По происхождению, семейным связям, воспитанию она принадлежала к трудовой научно- художественной интеллигенции. Отец ее - сын бедного сельского попа, Иван Владимирович Цветаев, пробил себе дорогу жизни, стал известным филологом искусствоведом, профессором Московского университета, основателем Музея изящных искусств (ныне музей имени Пушкина). Мать – из обрусевшей польско-немецкой семьи, натура художественно одаренная, пианистка.

Детство, юность и молодость Марины Цветаевой прошли в Москве и тихой подмосковной (собственно-калужской) Тарусе, отчасти – за границей (Италия, Швейцария, Германия, Франция). Училась она много, но по семейным обстоятельствам, довольно долго бессистемно: совсем маленькой девочкой - в музыкальной школе, потом - в католических пансионах в Лозанне и Фрейбурге, в ялтинской женской гимназии, в московских частных пансионатах. Окончила в Москве семь классов частной гимназии Брюхоленко (из 8-го класса вышла). В возрасте шестнадцати лет, совершив самостоятельную поездку в Париж, прослушала в Сорбонне сокращенный курс истории старофранцузской литературы. Училась она прежде всего по гимназическим учебникам истории родной литературы, знала ее прекрасно: и древнюю, и фольклор, и блистательный XVIII век, цитировала по памяти Тредиаковского, а Пушкин «проанализирован» ею по детским впечатлениям в книге «Мой Пушкин» с таким чувством языка, художественной речи, ее законов, что понимаешь: у такого поэта должен был очень рано обнаружиться свой собственный стиль и неповторимый голос.

Ею не по-школярски, а основательно освоена и мировая литература и культура. Цветаева в совершенстве знала французский и немецкий, по-французски писала повести, переводила. Германию полюбила как вторую родину, проведя там незабываемое время сначала с матерью в Лозанне и Фрейбурге, а затем под Дрезденом с отцом в 1910 году. Античный мир и древнегерманский эпос, Библия и мировая история «бесконфликтно» сосуществуют в ее творчестве, а Даниил, Лилит, Жанна д"Арк, Наполеон, Андрей Шенье и другие герои создают такой поэтический мир, где мировая история и культура заставляют читателя увидеть современного человека с его мыслями и чувствами в символическом зеркале прошлого.

Марина Цветаева как поэт прошла блестящую филологическую школу и к собственному ученичеству относилась почти благоговейно: «Есть некий час, как сброшенная шлажа, / Когда в себе гордыню укротим, / Час ученичества! Он в жизни каждой / Торжественно неотвратим!»

Стихи Цветаева, начала писать с шести лет, печататься – с шестнадцати, а два года спустя, в 1910 году, еще не сняв гимназической формы, тайком от семьи, выпустила довольно объемистый сборник – «Вечерний альбом». Его заметили и одобрили такие влиятельные и взыскательные критики, как В. Брюсов, Н. Гумилев, М. Волошин.

Стихи юной Цветаевой, были еще незрелы, но подкупали талантливостью, известным своеобразием и непосредственностью. Брюсов противопоставлял Цветаеву, тогдашнему дебютанту – И.Эренбургу: «стихи Марины Цветаевой, всегда отправляются от какого-нибудь реального факта, от чего-нибудь действительно пережитого». Строгий Брюсов особенно похвалил Цветаеву за то, что она безбоязненно вводит в поэзию «повседневность», «непосредственно черты жизни», предостерегая её от опасности впасть в «домашность» и разменять свои темы на «милые пустяки». Отзыв Гумилева еще благосклоннее: «Марина Цветаева внутренне талантлива, внутренне своеобразна… Новая смелая интимность; новые темы, новое непосредственное, бездумное любование пустяками жизни.

Вслед за «Вечерним альбомом» появилось еще два стихотворных сборника: «Волшебный фонарь» (1912) и «Из двух книг» (1913), - оба под маркой издательства «Оле-Лукойе», домашнего предприятия Сергея Эфрона, за которого в 1912 году она вышла замуж.

Марина Цветаева даже в начале своего творческого пути не принадлежала ни к одной из поэтических групп, но пройти мимо школы символизма не могла. Мэтры символизма В.Брюсов, Вяч. Иванов, К.Бальмонт «учительствовали» и собственным творчеством, и отзывами о ее публикациях, и теоретическими декларациями. Об одних она написала воспоминания (В.Брюсов, К.Бальмонт), другим посвятила стихотворные циклы (например, А.Блоку, Вяч. Иванову).

Конечно, ученичество поэта такого масштаба, каким была Марина Цветаева, больше походило на диалог равных, равноправных, где каждый из его участников (учитель и ученик) прекрасным образом понимает и чувствует другого.

В это время Цветаева - «великолепная и победоносная» - жила уже очень напряженной душевной жизнью. Устойчивый быт уютного дома в одном из старомосковских переулков, неторопливые будни профессорской семьи – все это было внешностью, под которой уже зашевелился «хаос» настоящей, не детской поэзии.

В юности Цветаеву овладевает нечто совершенное – наивно-романтическое – культ Наполеона и его незадачливого сына – «Орленка», герцога Рейхштадтского. Это была литература не слишком высокой пробы, отдававшая дешевой красивостью и всяческой словесности пиротехникой. Цветаева же прямо держалась за нее, и в этом был своего рода вызов. Тем более что художественные пристрастия Цветаевой, конечно, не ограничивались такой литературой: с детства она была погружена в Пушкина, в юности открыла для себя Гёте и немецких романтиков. Такими крутыми поворотами – от лейтенанта Шмидта к Наполеону, от Ростана к Лескову и Аксакова, Гёте и Гёльдерлину – отмечена юность Цветаевой, и в этом сказалась, быть может, самая резкая, самая глубокая черта ее человеческого характера – своеволие, постоянное стремление быть «противу всех», оставаться «самой по себе».

Характер у Цветаевой был трудный, неровный, неустойчивый. И.Эренбург, хорошо знавший ее молодости, говорит: «Марина Цветаева совмещала в себе старомодную учтивость и бунтарство, пиетет 1 перед гармонией и любовь к душевному косноязычию, предельную гордость и предельную простоту. Ее жизнь была клубком прозрений и ошибок».

Поначалу так причудливо и совмещались в ней две души, два обличия: «барышня», поклонница Ростана, погруженная в книжно-романтические грезы, и своевольная, строптивая «бунтарка», «дерзая кровь», которая больше всего любит дразнить людей и «смеяться, когда нельзя».

Однажды Цветаева обмолвилась по чисто литературному поводу: «Это дело специалистов поэзии. Моя же специальность – Жизнь». Жила она сложно и трудно, не знала и не искала ни покоя, ни благоденствия, всегда была в полной неустроенности, искренне утверждала, что «чувство собственности» у нее «ограничивается детьми и тетрадями». И при всем том Цветаева была очень жизнестойким человеком. Она жадно любила жизнь и, как положено поэту-романтику, предъявляла ей требования громадные, часто – непомерные. В ней громко говорила «языческая» жажда жизни как лучшей радости, высшего блаженства. Всякая мистика была ей органически чужда. Сама душа для нее – «христианская немочь бледная», «вздорная ересь», невесомый «пар», тогда как тело, плоть существует реально и «хочет жить».

В отношении к жизни Цветаева совсем не похожа на поэтов предшествовавшего поколения – символистов. Вся тональность Цветаевой совершенно иная. Вот один из характерных примеров обращения поэта к Жизни:

Не возьмешь моего румянца –

Сильного – как разливы рек!

Ты охотник, но я не дамся,

Ты погоня, но я есмь бег.

Не возьмешь мою душу живу!..

Правда Цветаева писала и о смерти – особенно в юношеских стихах. Писать о смерти было своего рода признаком хорошего литературного тона, и юная Цветаева, не составила в этом смысле исключения:

Послушайте! – Еще Меня любите

За то, что я умру.

Но «смертные» мотивы уже и тогда явно противоречили внутреннему пафосу и общему мажорному тону ее поэзии. Откликаясь на модную тему, она все же неизмеримо больше думала о себе – «такой живой и настоящей на ласковой земле», а в дальнейшем, в зрелых стихах, она говорила о смерти уже только как о биологической неизбежности.

Мало сказать, что жизнь не баловала Марину Цветаеву, - она преследовала ее с редким ожесточением. Цветаева всегда была обездолена и страшно одинока. Ощущение своего «сиротства» и «круглого одиночества» было для нее проклятием, источником неутихающей душевной боли. Но не в ее природе было жаловаться и стенать, тем более – упиваться собственным страданием. Свою душевную муку она прятала глубоко, под броней гордыни и презрительного равнодушия. На самом же деле она люто тосковала по простому человеческому счастью: «Дайте мне покой и радость, дайте мне быть счастливой, вы увидите, как я это умею!»

I.2. Эмиграция и становление поэта.

Жизнелюбие Марины Цветаевой воплощалось прежде всего в любви к России и к русской речи. Но как раз при встрече с родиной поэта постигла жесткая и непоправимая беда.

Годы первой мировой войны, революции и гражданской войны были временем стремительного творческого роста Цветаевой. Она жила в Москве, много писала, но печатала мало, и знали ее только завзятые любители поэзии. С писательской средой сколько-нибудь прочих связей у нее не установилось.

Октябрьской революции Марина Цветаева не поняла и не приняла. С нею произошло поистине роковое происшествие. Казалось бы, именно она со всей бунтарской закваской своего человеческого и поэтического характера могла обрести в революции источник творческого воодушевления. Пусть она не сумела бы правильно понять революцию, её движущие силы, её исторические задачи, но она могла по меньшей мере ощутить ее как могучую и безграничную стихию. Марине Цветаевой, революция на первых порах представилась всего лишь восстанием «сатанинских сил».

В литературном мире Цветаева по-прежнему держалась особняком. С настоящим советскими писателями контакта почти не имела, но и сторонилась той пестрой буржуазно-декадентской среды, которая ещё задавала тон в литературных клубах и кафе. Сама Цветаева с юмором описала свое выступление на одном из тогдашних литературных вечеров. Это был специальный «вечер поэтесс». Выступали по большей части разукрашенные по последней моде дамочки, баловавшиеся стишками. Цветаева шокировала их всей своей повадкой и всем свом видом: она была в каком-то несуразном, напоминающем подрясник платье, в валенках, перепоясанная солдатским ремнем, с полевой офицерской сумкой на боку… но главное, что отличало её от остальных участниц вечера, заключалось в том, что среди никчемного птичьего щебетанья звучал голос настоящего поэта, читавшего отличные стихи.

Советская власть не замечала этой надуманной фронды, уделила Цветаевой из своих скудных запасов паек, печатала ее книжки в Государственном издательстве («Версты», «Царь-Девица»). А в мае 1922 года Цветаева решила уехать с дочерью за границу – к мужу, который был белым офицером, пережил разгром Деникина и Врангеля и который к этому времени стал пражским студентом.

За рубежом Цветаева жила сперва в Берлине (недолго), потом три года – в Праге; в ноябре 1925 года перебралась в Париж. Жизнь была эмигрантская, трудная, нищая. В столицах жить было не по средствам, приходилось селиться в пригородах или ближайших деревнях (Вшеноры, Мокропсы – под Прагой; Медон, Кламар, Ван – под Парижем).

Пейзажи этих и других мест отразились в произведениях Цветаевой («Поэма Горы», «Поэма Конца», многие стихи), причем очень конкретно. Вот, к примеру, как живописала Цветаева обстановку, в которой жила и творила в 1923 году: «Крохотная горная деревенька, живем в последнем доме ее, в простой избе. Действующие лица жизни: колодец – часовней, куда чаще всего по ночам или раним утром бегаю за водой (внизу холма) – цепной пес – скрипящая калитка. За нами сразу – лес. Справа – высокий гребень скалы. Деревня вся в ручьях» (в стихах – «Ручьи»).

Поначалу белая эмиграция приняла Цветаеву как свою. Ее охотно печатали и хвалили. Но вскоре же картина существенно изменилась.

Знаменательно, что политические темы, которым Цветаева отдала щедрую дань в стихах 1917-1921 гг., постепенно почти выветриваются из ее творчества эмигрантского периода.

Белоэмигрантская среда, с мышиной возней и яростной грызней всевозможных «партий» и фракций», сразу же раскрылась перед Цветаевой во всей своей жалкой и отвратительной наготе. Цветаева и здесь пыталась сохранить некоторое подобие независимости: «Ни к какому поэтическому или политическому направлению не принадлежала и не принадлежу». Печаталась она в изданиях, которые в эмиграции считались «левыми» (преимущественно – в эсеровских), а от участия в «правых» - неизменно отказывалась.

Постепенно связи Цветаевой с белой эмиграцией все более ослабевают и, наконец, почти рвутся. Ее печатают все меньше и меньше. Она пишет очень много, но написанное годами не попадает в печать или вообще остается в столе автора. Если в 1922-1923 гг. Цветаевой удалось издать за рубежом пять книжек («Царь-Девица», «Стихи к Блоку», «Разлука», «Психея», «Ремесло»), то в 1924 году – уже только одну («Молодец»), а потом наступает перерыв до 1928 года, когда вышел в свет последний прижизненный сборник Цветаевой «После России», включающий стихи 1922-1925 гг.

Важно отметить, что это обстоятельство не слишком волновало и огорчало Цветаеву, ибо она твердо убеждена, что ее читатель в России. Конечно, ничего советского в том, что писала Цветаева, не было, но среди подавляющего большинства эмигрантов она, в самом деле, казалась белой вороной. Она мерилась с черносотенством, яростно ненавидела расизм и фашизм, не разделяла зоологической ненависти к Советскому Союзу. И ни от кого это не скрывала.

Решительно отказавшись от белых своих иллюзий и фетишей, она ничего уже не оплакивала и не предавалась никаким умилительным воспоминаниям о том, что ушло в небытие. В стихах ее звучали совсем иные ноты:

Берегись могил:

Голодней блудниц!

Мертвый был и сгнил:

Берегись гробниц!

От вчерашних правд

В доме – смрад и хлам.

Даже самый прах

Подари ветрам!

Поэзия Цветаевой была монументальной, мужественно и трагической. Мелководье эмигрантской литературы было ей по ступню. Она думала и писала только о большом – о жизни и смерти, о любви и искусстве, о Пушкине и Гёте…Независимость Цветаевой, ее смелые эксперименты со стихом, самый дух и направление ее творчества раздражали и восстанавливали против нее большинство эмигрантских литераторов. Один из них – критик, считавшийся арбитром вкуса, без обиняков говорил в печати о «нашем сочувствии» к поэзии Цветаевой, об ее «полной, глубокой и бесповоротной для нас неприемлемости».

Вокруг Цветаевой все теснее смыкалась глухая стена одиночества. Ей «некому прочесть, некого спросить, не с кем порадоваться». По-видимому, она нисколько не погрешала против истины, когда жаловалась в 1935 году: «Надо мной здесь люто издеваются, играя на моей гордыне, моей нужде и моем бесправии (защиты нет)». А нужда была действительно велика: «Нищеты, в которой я живу, вы не можете представить себе, у меня же никаких средств к жизни, кроме писания. Муж болен и работать не может. Дочь вязкой шапочек зарабатывает 5 франков в день, на них вчетвером (у меня сын 8-ми лет, Григорий) живем, т.е. просто медленно подыхаем с голоду» (письмо 1933 года)

В такой изоляции Цветаева героически работала как поэт работала не покладая рук. «Ни с кем, одна всю жизнь, без книг, без читателей, без друзей, - без круга, без среды, без всякой защиты, причастности, хуже, чем собака, а зато… а зато всё» Всё - потому что с ней оставалась поэзия, ее «напасть», ее «богатство», ее «святое ремесло». И какая упрямая вера в свои силы!

В 1931 году она записывает: «Не знаю, сколько мне еще осталось жить, не знаю, буду ли когда-нибудь еще в России, но знаю, что до последней строки буду писать сильно, что слабых стихов - не дам».

Немыслимо трудно работать художнику, когда он остается в таком безвоздушном пространстве, какова эмиграция,- без родной земли под ногами, без родного неба над головой. Нужно обладать незаурядными душевными силами, чтобы в таких условиях сохранить хотя бы последнее свою личность, без которой вообще нет и не может быть искусства. Ценой громадных усилий Цветаева сохранила свою личность, свою «душу живу».

К счастью, в ней уже не осталось никакого снобизма 8 , никакого эстетства. Она знала истинную цену и жизни и искусства и, живя в мире, где то и другое чаще всего оказывалось несовместимым, не закрывала глаза на их противоречия. Заканчивая свой трактат «Искусство при свете совести» (1933), она задалась таким старым и всегда новым вопросом: что важнее (в поэте) - человек или художник? И ответила: «Быть человеком важнее, потому что нужнее». И тем не менее тут же Цветаева говорит, что ни за какие блага не уступит своего дела и места поэта. Она и была поэтом, только поэтом, всецело поэтом, поэтом с ног до головы. Ее трудная, нищая, бесправная жизнь изгоя была до краев заполнена неустанной работой мысли и воображения. И вот что замечательно. Не поняв и не приняв революции, убежав от нее, именно там, за рубежом, Цветаева, пожалуй, впервые обрела трезвое знание о социальном неравенстве, увидела мир без каких бы то ни было, романтических покровов. И тогда-то проснулся в ней праведный, честный гнев настоящего художника - «святая злоба» на все, что мешает людям жить:

Мир белоскатертный,

Ужо тебе!

Самое ценное, самое несомненное в зрелом творчестве Цветаевой - ее неугасимая ненависть к «бархатной сытости» и всяческой пошлости. Попав из нищей, голодной, только что пережившей блокаду России в сытую и нарядную Европу, Цветаева ни на минуту не поддалась ее соблазнам. Известное значение имела, конечно, и та житейская обстановка, в которой она непосредственно очутилась.

Первые же стихи, написанные Цветаевой за рубежом, запечатлели не парадный фасад Европы, а мир нищеты и бесправия, где можно наблюдать «жизнь без чехла». В великолепных «Заводских» и других стихах речь идет о рабочих заставах, где пахнет потом и кровью, где слышится «расправ пулемет», заглушающий «рев безработных». Речь идет о «сырости и сирости», о «чернорабочей хмури», о больницах и тюрьмах, о «голосе шахт и подвалов», о людях, обиженных и затертых жизнью, - о тех, кто прав и в своем отчаянье, и в своем «зле».

В творчестве Цветаевой все более крепнут сатирические ноты. Чего стоит одна «Хвала богатым»! В этом же ряду стоят такие сильные стихотворения, как «Поэма Заставы», «Поезд», «Полотёрская», «Ода пешему ходу» (от которой недаром отказался самый респектабельный из белоэмигрантских журналов - «Современные записки»), стихи из цикла «Стол», «Никуда не уехали...», «Читатели газет», отдельные строфы «Поэмы Горы», в которых струится поистине обжигающая «лава ненависти» к жалкому «царству моллюсков», и, конечно, целиком - такие яростно антимещанские, антибуржуазные вещи, как «Крысолов» и «Поэма Лестницы».

В то же время в Марине Цветаевой все более растет и укрепляется живой интерес к тому, что происходит на покинутой Родине. «Родина не есть условность территории, а непреложность памяти и крови, - писала она. - Не быть в России, забыть Россию - может бояться лишь тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри - тот потеряет ее лишь вместе с жизнью».

Но, сперва, это было только чувством родины, вообще - Родины, той России, которую поэт знал и помнил. Среди патриотических стихотворений Цветаевой есть одно удивительное - «Тоска по родине!..», где все, как и в «Хвале богатым»; нужно понимать наоборот. Такие пронзительные, глубоко трагические стихи мог написать только поэт, беззаветно влюбленный в Родину и лишившийся ее.

К 30-м годам Марина Цветаева уже совершенно ясно осознала рубеж, отделивший ее от белой эмиграции. Она записывает в черновой тетради: «Моя неудача в эмиграции - в том, что я не эмигрант, что я по духу, т. е. по воздуху и по размаху - там, туда, оттуда... Здесь преуспеет только погашенное и - странно бы ждать иного!» Сейчас она по-новому, уже совершенно иначе, нежели в разгар революции, ощущает ее присутствие в «воздухе», которым дышит поэт: «Признай, минуй, отвергни Революцию - все равно она уже в тебе - и извечно (стихия), и с русского 1918 года, который - хочешь не хочешь - был. Все старое могла оставить Революция в поэте, кроме масштаба и темпа». Как настоящий художник, Цветаева не могла не ощутить заразительную силу революции в собственном творчестве, ибо, как утверждал Блок, именно время внушает настоящему художнику его внутренние, душевные, творческие ритмы. Только как личное признание можно понять убеждение Цветаевой: «Ни одного крупного русского поэта современности, у которого после Революции не дрогнул и не вырос голос,- нет».

Важное значение для понимания позиции Цветаевой, которую она заняла она к 30-м годам, имеет цикл «Стихи к сыну» (1932). Здесь она во весь голос говорит о Советском Союзе как о новом мире новых людей, как о стране совершенно особого склада и особой судьбы («всем краям наоборот»), неудержимо рвущейся вперед - в будущее, и в само мироздание - «на Марс». Во тьме дичающего старого мира самый звук СССР звучит для поэта как призыв к спасению и весть надежды. Стихи эти полемически заострены против самой расхожей темы белоэмигрантской поэзии - «плача на реках Вавилонских». За годы рассеяния «святая землица», увезенная с родины, стерлась в прах - буквально и фигурально. Она не существует даже как символ. Цветаева против фетишизма понятий и слов: Русь для нее - достояние предков, Россия - не более как горестное воспоминание «отцов», которые потеряли родину и у которых нет надежды обрести ее вновь, а «детям» остается один путь - домой, на единственную родину, в СССР. Вожди и идеологи белой эмиграции более всего встревожены воспитанием в своей молодежи чувства ненависти к новой, советской России. Цветаева же трезво сморит на вещи: «Наша ссора - не ваша ссора» - убеждает она молодое эмигрантское поколение.

Столь же трезво смотрела Цветаева и на свое будущее. Она понимала, что ее судьба - разделить участь «отцов». Но у нее хватило мужества признать историческую правоту тех, против которых она так безрассудно восстала.

Личная драма Цветаевой переплелась с трагедией века. Она увидела звериный оскал фашизма - и успела проклясть его.

Последнее, что Цветаева написала в эмиграции, - цикл гневных антифашистских стихов о растоптанной Чехословакии, которую она нежно и преданно любила (эти стихи ей уже негде было напечатать). Это поистине «плач гнева и любви», поэзия обжигающего гражданственного накала, настоящего ораторского звучания и вместе - трагического отчаянья. Поэт верит в бессмертие народа, не склонившего головы под насилием, предрекает неизбежную гибель его палачам, но сам в ужасе, закрыв глаза и зажав уши, отступает перед кровавым безумием, охватившим мир. Проклиная фашизм и перекликаясь с богоборческим исступлением Ивана Карамазова, Цветаева теряла уже последнюю надежду - спасительную веру в жизнь. Эти стихи ее - как крик живой, но истерзанной души:

О черная гора,

Затмившая весь свет!

Пора - пора - пора

Творцу вернуть билет.

Отказываюсь - быть.

В Бедламе нелюдей

Отказываюсь - жить.

С волками площадей

Отказываюсь - выть.

С акулами равнин

Отказываюсь плыть -

Вниз - по теченью спин.

Не надо мне ни дыр

Ушных, ни вещих глаз.

На твой безумный мир

Ответ один - отказ.

На этой ноте последнего отчаянья оборвалось творчество Марины Цветаевой. Дальше осталось просто человеческое существование. И того - в обрез.

I.3. Возвращение на Родину.

В 1939 году Цветаева восстанавливает свое советское гражданство и возвращается на Родину. Тяжело "дались ей семнадцать лет, проведенные на чужбине. Она имела все основания сказать: «Зола эмиграции... я вся под нею - как Геркуланум,- так и жизнь прошла»

Цветаева долго мечтала, что вернется в Россию «желанным и жданным гостем». Но так не получилось. Личные ее обстоятельства сложились плохо - муж и дочь подверглись необоснованным репрессиям. Цветаева поселилась в Москве, занялась переводами, готовила сборник избранных стихотворений. Грянула война. Превратности эвакуации забросили Цветаеву сперва в Чистополь, потом в Елабугу. Тут-то и настиг ее тот «одиночества верховный час», о котором она с таким глубоким чувством сказала в своих стихах. Измученная, потерявшая волю, 31 августа 1941 года Марина Ивановна Цветаева покончила с собой.

II. Своеобразие лирики Цветаевой.

Цветаеву-поэта не спутаешь ни с кем другим. Стихи ее узнаёшь безошибочно - по особому распеву, неповторимым ритмам, необщей интонации. Это, бесспорно, верный критерий подлинности и силы поэтического дарования.

Сила эта заметно пробивалась уже в самых ранних, полудетских стихах Цветаевой, еще совсем незрелых, ученических. Она проступала сквозь несколько наигранную инфантильность и густые литературные наслоения Среди совершенно домашних стишков о «мамочке», «сестричке Асе», «фрейлин» и «мальчике Сереже», в окружении вычитанных из книг рыцарей, волшебников, принцев и контрабандистов, в мелькании «романтических имен» (от Баярда, Ундины, Байрона и Листа- до Ростана и княжны Нины Джаваха) вдруг возникало нечто свежее и непосредственное, обличавшее в авторе не только дарование, но и зачатки поэтического характера: «Я - мятежница с вихрем в крови...», «Я вся - любовь, и мягкий хлеб Дареной дружбы мне не нужен ». «Чтобы в мире было двое: я и мир!..»

Уже тогда начала сказываться особая цветаевская хватка в обращении со стихотворным словом, стремление к афористической четкости и завершенности. Подкупала также конкретность этой домашней лирики. При всей своей книжной романтичности юная Цветаева не поддалась соблазнам того безжизненного, мнимо многозначительного декадентского жаргона, на котором по преимуществу изъяснялись тогдашние дебютанты в поэзии. У Цветаевой не было никаких «лунностей», «змеиностей», «смыканья звеньев» и прочих пустопорожних отвлеченностей.

Росла Цветаева очень быстро, уверенно овладевая свободным, легким языком, богатым разговорными интонациями и все более тщательно вылепляя образ своей лирической героини с ее золотом волос и зеленью глаз, кольцами и папиросами, слишком гордым видом, резкими речами и забвением «заповедей». Некоторые стихи, помеченные 1913-1915 гг., уже поражают удивительной энергией поэтического выражения даже самых, казалось бы, ординарных тем. Таковы, к примеру, ранние цветаевские шедевры: «Идешь, на меня похожий...» или «С большою нежностью...».

Она уже научилась в эту пору рисовать целостную поэтическую картину, отбирая локальные черты пейзажа и обстановки, которые в совокупности воссоздают определенный культурно-исторический колорит. А также - человеческий характер. Так, в стихах о Кармен (1915) из подобного рода деталей (трещотки ночных сторожей, юный месяц, монахи, заговорщики, любовники и убийцы, статуя богородицы на городской площади, «запах розы и запах локона, шелест шелка вокруг колен») складывается представление не только об обстановке, в которой развертывается драматически-любовный конфликт, но и о самих участниках конфликта:

Здесь у каждого мысль двоякая,

Здесь, ездок, торопи коня.

Мы пройдем, кошельком не звякая

И браслетами не звеня...

У фонтана присядем молча мы

Здесь, на каменное крыльцо,

Где впервые глазами волчьими

Ты нацелился мне в лицо.

В дальнейшем, в стихах 1916-1920 гг. (частично собранных в двух выпусках сборника «Вёрсты»), Цветаева вполне овладевает самобытной манерой и становится замечательным мастером русского стиха. Самая отличительная черта ее манеры - сильный и звонкий голос, так не похожий на распространенные в тогдашней лирике плаксивый тон или придыхательно-элегический шепот.

Марина Цветаева хотела быть разнообразной, искала в поэзии различные пути. Она продолжала разрабатывать и совершенствовать подхваченные в ранней юности темы и мотивы книжно-романтического происхождения. Ее увлекает французский XVIII век с его блистательно-легкомысленными героями, вроде Казановы, с его элегантными интригами и поэзией «великосветских авантюр». В цветаевских стихах этого плана (циклы «Плащ», «Дон Жуан», «Диккенсова ночь», «Комедьянт») много словесного блеска и соли, пафоса и иронии, остроты и своеобразного женского дендизма 2 , соответствующих имен и аксессуаров: кавалер де Гриэ и Манон, Антуанетта и Калиостро, Коринна и Освальд, дилижансы и лондонские туманы, родовые поместья, гербы, бокалы Асти, «доблестный британский лев»...

Сюда же примыкают ранние стихотворные пьесы Цветаевой: «Червонный валет», «Метель», «Фортуна», «Приключение», «Феникс». Точнее назвать их драматическими поэмами в авантюрно-куртуазном духе; главное в них - яркий романтический колорит и игра со словом, виртуозный, эпиграмматически острый диалог:

Посторонитесь! Обожжете кудри]
Не беспокойтесь! Я сама - огонь.

Но постепенно изысканно-дендистские темы и мотивы теряли для Цветаевой свое очарование и в конце концов выветрились из ее творчества, ибо пришли в резкое противоречие со все более овладевавшим ею пафосом драматического переживания жизни и осознанием высокого призвания поэта:

Есть на свете поважней дела

Страстных бурь и подвигов любовных.

Ты - крылом стучавший в эту грудь,

Молодой виновник вдохновенья -

Я тебе повелеваю: - будь!

Я - не выйду из повиновенья.

Да и вообще, примерно с 1916 года, когда, собственно, и началась настоящая Цветаева, в ее творчестве господствовала совершенно другая стихия - буйное песенное начало, воплощавшее острое чувство России - ее природы, ее истории, ее национального характера. От русской народной песни - все качества тогдашних лучших стихов Цветаевой: открытая эмоциональность и бурная темпераментность, полная свобода поэтического дыхания, крылатая легкость стиха, текучесть всех стиховых форм, уменье «вывести» из какого-нибудь одного слова целый рой образов, которые расходятся от него вширь-как круги по воде от брошенного камня. Отсюда же и весь ландшафт цветаевской лирики тех лет: высокое небо и широкая степь, ветер, звезды, костры, цыганский табор, соловьиный гром, скачка, погоня, ямщицкие бубенцы, «калужский родной кумач», «рокот веков, топот подков»...

В центре этого многокрасочного и многозвучного поэтического мира стоит столь же резко выявленный в своих национальных чертах образ лирической героини - женщины с «гордым видом» и «бродячим нравом», носительницы «страстной судьбы», которой «все нипочем». Образ этот служит как бы стержнем, вокруг которого формируются и развертываются драматизированные лирические сюжеты Цветаевой. Героиня надевает разные личины и примеряет разные костюмы. Она и московская стрельчиха, и неукротимая боярыня Морозова, и надменная панна Марина, и таборная цыганка, и тишайшая «бездомная черница», и ворожея-чернокнижница, а чаще всего - бедовая острожная красавица, «кабацкая царица»:

Целовалась с нищим, с вором, с горбачом,

Со всей каторгой гуляла - нипочем!

Алых губ своих отказом не тружу.

Прокаженный подойди - не откажу!

В дальнейшем личины спадают - и открывается простое, без всяких декоративных украшений, женское лицо - лирический образ автора. Но стихия своевольства и строптивости, душевного бунтарства «дерзкий крови» не знающей удержу ни в страсти, ни в отчаянии, ни в любви, ни в ненависти, навсегда останется той эмоциональной средой, в которой живет этот образ:

Другие - с очами и с личиком светлым,

А я то ночами беседую с ветром.

Не с тем - италийским

Зефиром младым, -

С хорошим, с широким,

Российским, сквозным!

Как видим, тема получила соответственное словесно-образное выражение. Устойчивые черты тогдашнего стиля Цветаевой - резкая экспрессия стихотворной речи, молниеносные темпы плясовые и песенные «переборы», богатая звуковая инструментовка, легкая игра со словом, особого склада то лукавый, то задорный говорок, переходящий в скороговорку:

Кабы нас с тобой да судьба свела -

Ох, веселые пошли бы по земле дела!

Не один бы нам поклонился град,

Ох, мой родный, мой природный, мой безродный брат

У нее и манера чтения была такая: «Читая стихи, напевает, последнее слово строки заканчивая скороговоркой». Народные поэтические мотивы ярко окрашивают творчество Цветаевой периода «Верст» и последующих лет. Она обращается не только к песне, но и к частушке, к раёшнику, к своеобразным культовым формам «заплачек», «заговоров», «заклятий» и «ворожбы», имитирует «жестокий» мещанский романс («Стихи к Сонечке»), наконец - вслед за этим пишет большие поэмы-сказки («Царь-Девица», «Молодец»). И все это, как правило, не кажется стилизацией, то есть мертвой подделкой, но ощущается как стремление передать современным стихом не только склад, но и самый дух народной песни и сказки.

Именно - современным стихом. В лучших своих вещах, написанных в «народном духе», Цветаева, вживаясь во все тонкости народной поэтической речи, усваивая ее ритмы, рифмы, эпитеты, экономную и точную образность, ничего не теряла из своего, цветаевского:

Нет сосны такой прямой

Во зеленом ельнике,

Оттого что мы с тобой -

Одноколыбельник и.

Не для тысячи судеб -

Для единой родимся.

Ближе, чем с ладонью хлеб, -

Так с тобою сходимся.

Не унес пожар-потоп

Перстенька червонного!

Ближе, чем с ладонью лоб

В те часы бессонные...

Особенного успеха в этом роде Цветаева достигала как раз в тех случаях, когда отказывалась от внешних примет «style russe», от всех этих аж, аль, ровно, кабы, ох ты и в наибольшей мере оставалась верна самой себе («Гаданье», «Полюбил богатый бедную...», «Глаза», «Бабушка», «Волк», «Не для льстивых этих риз...»).

Нельзя счесть безусловной удачей Цветаевой обе ее большие «русские» поэмы - «Царь-Девицу» и «Молодца» (сюжетные источники их - соответствующие сказки в сборнике Афанасьева). Они написаны эффектно, броско, в них много стихов отличной выделки, богатый словарь, виртуознейшие вихревые ритмы, но в целом они слишком многословны, громоздки, тяжеловаты. Между тем сила Цветаевой была как раз в сжатости, в предельной конденсированное стиховой речи. Примеры этому можно найти и в сказках, скажем - в «Молодце».

Как вскочит, брав!

Как топнет, строг!

Рукой - в рукав,

Ногой - в сапог...

Своим богатым арсеналом средств поэтической выразительности Цветаева пользовалась расточительно и всегда по-разному. Из своей власти над стихом она умела извлекать самые разнообразные и неожиданные эффекты. Возьмем, например, такое стихотворение, как «Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес...» (Сколько в этих стихах затаенной страсти и энергии! Они - как туго натянутая пружина, которая вот-вот вырвется из рук. А вот совсем другие по тону и манере стихи: «Как правая и левая рука...»-пример редкой экономии, можно сказать – скупости, стихотворной речи, настоящей афористичности ее. Другой пример такого же рода - превосходное стихотворение «Красною кистью...», в котором нет ни одного необязательного, «проходного» слова, а все только самые необходимые, и каждое забито как гвоздь - по самую шляпку. Или возьмем маленькое, восьмистрочное стихотворение «Не отстать тебе...», в котором все тот же вольный, неукротимый женский характер возникает буквально из ничего - из одной интонации:

Уж и нрав у меня спокойный!

Уж и очи мои ясны!

Отпусти-ка меня, конвойный,

Прогуляться до той сосны!

Но примерно в 1921 году в творчестве Марины Цветаевой обнаруживается явный перелом. Она отказывается от своей песенной манеры и начинает искать новые пути. Оговоримся сразу, что речь идет о перемене основного тона, поскольку и раньше (как и потом) она не была однообразной. В ее поэзии всегда сосуществовали разные пласты, разные потоки. «Меня вести можно только на контрастах, т. е. на всеприсутствии всего... - справедливо доказывала Цветаева. - Я - много поэтов, а как это во мне спелось - это уж моя тайна». От чисто лирических форм она все более охотно обращается к сложным лирико-эпическим конструкциям, к поэме, к стихотворной трагедии. И сама лирика ее становится монументальной: отдельные стихотворения сочетаются по принципу лирической сюжетности в целостные циклы, подчиненные особым законам композиции. Наиболее характерны в этом смысле цветаевские циклы, структура которых возникает не из заданной темы (как, например, в стихах о Москве, о Блоке, о Пушкине, о Чехии), но именно из лирического сюжета («Деревья», «Провода», «Стол»). Главенствующая форма речи в лирике Цветаевой, естественно, монолог, но очень часто - обращенный к некоему собеседнику, которого оспаривают либо убеждают. Кстати сказать, поэтому столь характерны для Цветаевой лирические «партии», хотя и не превращающиеся в дуэты, но подразумевающие непременно двух персонажей: Степан Разин и княжна, Самозванец и Марина Мнишек, Кармен и Хозе, Дон Жуан и Донка Анна, Федра и Ипполит, Ариадна и Тезей, Ор фей и Эвридика, Елена и Ахиллес, Гамлет и Офелия и Брунгильда.

Стих Цветаевой с течением времени как бы отвердевает, утрачивает свою летучесть. Уже в циклах «Ученик» и «Отрок» (1921) он становится торжественно-величавым, приобретает черты одического «высокого слога», уснащенного архаическим словарем и образами, почерпнутыми из библейской мифологии:

И колос взрос, и час веселый пробил,

И жерновов возжаждало зерно...

Иерихонские розы горят на скулах,

И влачат, и влачат этот вздох Саулов

Палестинские отроки с кроимо черной.

Легко заметить, что высокий слог в зрелых стихах Цветаевой перемешан с просторечием, книжная архаика - с разговорным жаргоном. Это было обдуманным приемом, и на свободном сочетании «высокопарности» (в старинном смысле слова) с «простотой» был основан особый эффект цветаевского стиля - та «высокая простота», когда слово самое обиходное, подчас даже вульгарное, обретает высокое звучание в ряду слов иного лексического слоя и в соответственном ключе:

Словоискатель, словесный хахаль,

Слов неприкрытый кран,

Эх, слуханул бы разок - как ахал

В ночь половецкий стан!

Цветаева облекает в мифологические одежды свое лирическое содержание - душевную драму человека и поэта трагического XX столетия. Поэтому в античности ее привлекают по преимуществу трагедийные коллизии и конфликты, идея рока, ощущение предопределенности человеческой судьбы, темный дионисийский 2 мир жречества, тайн, ворожбы. На трагедиях Цветаевой лежит мрачный колорит. Они говорят о злосчастных, безвыходных судьбах сильных духом, страстных людей, которые вступают в борьбу с враждебными им темными силами рока. Но борьба эта безнадежна: человек обречен на страдания, отчаянье и гибель, ибо рок, удары судьбы - это злая воля богов, перед которой человек бесправен и бессилен. Многое в этой концепции идет от ницшеанско-декадентского 6 искажения подлинного духа античной трагедии. Но Цветаева вносит в метафизическое представление об извечном «трагическом смысле жизни» сильную ноту протеста против темных враждебных сил, играющих судьбами беззащитных людей.

Поэзия Цветаевой в этом смысле - пример разительный. Откроешь любую страницу - и сразу погружаешься в ее стихию - в атмосферу душевного горения, безмерности чувств, постоянного выхода из нормы и ранжира («на смех и на зло здравому смыслу»), острейших драматических конфликтов с окружающим поэта миром.

Что же мне делать, певцу и первенцу,

В мире, где наичернейший - сер!

Где вдохновенье хранят, как в термосе!

С этой безмерностью в мире мер?!

Свобода и своеволие «души, не знающей меры» - ее вечная, самая дорогая ей тема. Она дорожит и любуется этой прекрасной, окрыляющей свободой.

В поэзии Цветаевой нет и следа покоя, умиротворенности, созерцательности. Она вся – в буре в вихревом движении, в действии и поступке. Всякое чувство Цветаева понимала только как активное действие: «Любить – знать, любить – мочь, любить – платить по счету».

Цветаевой всегда было свойственно романтическое представление о творчестве как о бурном порыве, захватывающем художника: «К искусству подхода нет, ибо оно захватывает», «Состояние творчества есть состояние наваждения», «Поэта - далеко заводит речь». Поэт и дело поэта воплощались для нее сперва в образах «легкого огня» и несгорающей птицы Феникс, позже - в образе «не предугаданной календарем» беззаконной кометы, в понятиях «взрыва» и «взлома». Писать стихи - по Цветаевой - это все равно что «вскрыть жилы», из которых невосстановимо хлещут и «жизнь» и «стих».

Но вихревая исступленность сочеталась у Цветаевой с упорной работой над поэтическим словом. Гениальность поэта, в ее представлении, - это одновременно и «высшая степень подверженности наитию», и «управа с этим наитием». Таким образом, дело поэта предполагает не только согласие со свободной стихией творчества, но и овладение ремеслом. Цветаева не гнушалась этого слова:

Я знаю, что Венера - дело рук,

Ремесленник, - и знаю ремесло!

Поэтому наряду с буйством в Цветаевой жила железная дисциплина художника, умеющего работать «до седьмого пота».

При всем том, будучи опытным мастером изощренной формы, Цветаева видела в поэзии лишь средство, а не цель поэзии. Доказывая, что в поэзии важна суть и что только новая суть диктует поэту новую форму, она спорила с формалистами: «Точно слова из слов, рифмы из рифм, стихи из стихов рождаются!» Сущность же поэзии Цветаева видела в том, что она передает «строй души» поэта. И вот он-то, этот «строй души», непременно должен быть новым, не похожим на другие. Поэту запрещается повторять то, что уже было сказано, он должен изобретать свое, открывать новые моря и материки на карте поэзии. «Не хочу служить трамплином чужим идеям и громкоговорителем чужим страстям».

Прежде чем перейти непосредственно к рассмотрению стиля зрелой Цветаевой как совокупности средств и приемов художественной выразительности, приходится вернуться к понятию «поэтический характер». Наличие его в творчестве поэта предполагает определенный речевой стиль, определенный экспрессивный колорит стихотворного слова. Важным оказывается уже не только что сказано, но и кем и как сказано,- тут-то и угадывается характер, душевный настрой, сама «индивидуальная жизненная манера» того, кто говорит.

Индивидуальный «строй души», желание выразить мир по-своему привели Цветаеву к настойчивым, упорнейшим поискам адекватной и обязательно новой формы. В ходе поисков она одерживала большие победы и терпела тяжелые поражения.

Быть может, наиболее примечательную, наиболее своеобычную черту цветаевского стиля составляет активность самой художественной формы, внутренняя кинетическая энергия слова и образа.

Цветаева не описывает и не рассказывает, но старается как бы перевоплотиться в предмет, который изображает, войту в его форму.

В поэзии наблюдается разное отношение к слову. Есть слово - условный знак, эмблема, призванная выражать некие особые смыслы, - таким было зыбкое, колеблющееся, чаще всего ложно многозначительное слово символистов.

Слово Цветаевой всегда свежее, незахватанное и оно всегда - прямое, предметное, конкретное, не содержит никаких посторонних смыслов а значит только то, что значит: вещи, значения, понятия. Но у него есть своя важная особенность: это слово-жест, передающее, некое действие - своего рода речевой эквивалент душевного и, если угодно, физического жеста - такое слово, всегда ударное, выделенное, интонационно подчеркнутое (отсюда - крайнее изобилие у Цветаевой знаков восклицания и вопроса), сильно повышает эмоциональный накал и драматическое напряжение рёчи:

Нате! Рвите! Глядите! Течет, не так ли?

Заготавливайте чан!

Я державную рану отдам до капли!

(Зритель - бел, занавес - рдян.)

«О, неподатливый язык!» - восклицала Цветаева. Но на самом деле слово было у нее в полном подчинении. Она не изобретала новых слов, брала, как правило, обиходное слово, но умела так его обкатать, переплавить и перековать, что в нем начинали играть новые оттенки значения. Кое-что в ее языковом творчестве оказывается близким исканиям Хлебникова 3 . А именно - любовь к «корнесловию», стремление добраться в слове до его корневого, глубинного смысла и вывести из него целый рой родственных звучаний:

Корпусами фабричными, зычными

И отзывчивыми на зов...

Сокровенную, подъязычную

Тайну жен от мужей, и вдов

От друзей - тебе, подноготную

Тайну Евы от древа - вот:

Я не более чем животное,

Кем-то раненное в живот.

Есть поэты, воспринимающие мир посредством зрения. Их слава - в уменье смотреть и закреплять увиденное в зрительных образах. Цветаева не из их числа. Она заворожена звуками. Мир открывался ей не в красках, а в звучаниях. О себе она говорила: «Пишу исключительно по слуху». И признавалась в «полном равнодушии к зрительности». Наглядное подтверждение этому - цветаевские рифмы (вернее - ассонансы), заслуживающие специального изучения. Она с неслыханной для своего времени смелостью отступала в стиховых окончаниях от графической точности, но бесконечно расширяла диапазон их звучания.

Жизнь, ты часто рифмуешь с лживо, -

Безошибочен певчий слух!

В прислушивании поэта к звукам Цветаева видела основу словесного творчества: «Словотворчество есть хождение по следу слуха народного и природного, хождение по слуху. Все же остальное - не подлинное искусство, а литература» («Искусство при свете совести»). Отсюда понятным становится, почему в поэзии Цветаевой такую громадную роль играли приемы звуковой организации стиха, его инструментовка.

Цветаевой нравилось сталкивать сходно звучащие слова - так чтобы из этого столкновения проступало бы их внутреннее родство и возникали бы дополнительные смысловые связи. «Дождь. - Что прежде всего встает в дружественности созвучий? - писала она. - Даждь. - А за „даждь" - так естественно: Бог. Даждь Бог - чего? - дождя! В самом имени славянского солнца уже просьба о дожде».

Цветаева широко пользовалась «дружественностью созвучий», но не жертвовала звуку смыслом. «Стихи - созвучие смыслов», - доказывала она. Лишь поэтические «пономари» способны отвлекаться от прямого содержания слова-понятия: «Пономарь - что ему слово? Вещь и нищ - связь? Нет, разлад» («Поэма Лестницы»). Цветаева же была занята как раз выявлением глубоко запрятанных в языке родственных связей слов. Она любила нагнетать, нанизывать одно на другое слова, сходно звучащие либо вызывающие сходные представления,- так, что одно слово мгновенно вызывает другое, на первый слух неожиданное, но оказывающееся близким по смыслу: «Как живется вам - хлопочется- Ежится? Встается - как?..» - или: «Ни расовой розни, ни Гусовой казни, Ни детских болезней, ни детских боязней...».

В результате стихотворная речь Цветаевой превращается в целостную, не поддающуюся расчленению, чисто словесную структуру, в которой вещи и понятия взаимодействуют по аналогиям, рождающимся из родственности звучаний и смыслов.
и т.д.................

Нежный и бесповоротный

Никто не глядел вам вслед-

Целую вас - через сотни

Разъединяющих лет.

Марина Цветаева - одна из неугасаемых звезд поэзии XX века. В своем стихотворении 1913 г. она просила: “Легко обо мне подумай, Легко обо мне забудь”.

Цветаевский талант пытались раскрыть, утвердить, опрокинуть, оспорить многие. По-разному писали о Марине Цветаевой писатели и критики русского зарубежья. Русский редактор Слоним был уверен в том, что “наступит день, когда ее творчество будет заново открыто и оценено и займет заслуженное место, как один из самых интересных документов дореволюционной эпохи”. Первые стихи Марины Цветаевой “Вечерний альбом” вышли в 1910 году и были приняты читателями как стихи настоящего поэта. Но в тот же период началась трагедия Цветаевой. То была трагедия одиночества и непризнанности, но без какого-либо привкуса обиды, ущемленного тщеславия. Цветаева принимала жизнь такой, какая есть. Так как она в начале своего творческого пути считала себя последовательным романтиком, то добровольно отдавала себя судьбе. Даже тогда, когда что-то попадало в поле ее зрения, тотчас чудесно и празднично преображалось, начинало ис криться и трепетать с какой-то удесятеренной жаждой жизни.

Постепенно поэтический мир Марины Цветаевой усложнялся. Романтическое мироощущение вступало во взаимодействие с миром русского фольклора. Во время эмиграции поэзия Марины Цветаевой принимает в себя эстетику футуризма. В своих произведениях от интонации напевной и говорной она переходит к ораторской, часто срывающейся на крик, вопль. Цветаева по-футуристически обрушивается на читателя всеми поэтическими приемами. Большая часть русской эмиграции, в частности живущей в Праге, отвечала ей недружелюбным отношением, хотя и признавала ее дарование. Но Чехия все равно осталась в памяти Марины Цветаевой светлым и счастливым воспоминанием. В Чехии Цветаева заканчивает свою поэму “Молодец”. Эта поэма была ангелом-хранителем поэтессы, она помогла ей продержаться самое трудное время в начальную пору существования на глубине.

В Берлине Марина Цветаева очень много работает. В ее стихах чувствуется интонация выстраданной мысли, выношенности и жгучести чувств, но появилось и новое: горькая сосредоточенность, внутренние слезы. Но сквозь тоску, сквозь боль переживания она пишет стихи, исполненные самоотреченности любви. Здесь же Цветаева создает “Сивиллу”. Этот цикл музыкален по композиции и образности и философичен по смыслу. Она тесно связана с ее “русскими” поэмами. В эмигрантский период наблюдается укрупненность ее лирики.

Читать, слушать, воспринимать цветаевские стихи спокойно так же невозможно, как нельзя безнаказанно прикоснуться к оголенным проводам. В ее стихи входит страстное социальное начало. По мнению Цветаевой, поэт почти всегда противопоставлен миру: он - посланец божества, вдохновенный посредник между людьми и небом. Именно поэт противопоставлен богатым в цветаевской “Хвале...”.

Поэзия Марины Цветаевой постоянно видоизменялась, сдвигала привычные очертания, на ней появлялись новые ландшафты, начинали раздаваться иные звуки. В творческом развитии Цветаевой неизменно проявлялась характерная для нее закономерность. “Поэма горы” и “Поэма Конца” представляют собою, в сущности, одну поэму-дилогию, которую можно было бы назвать или “Поэмой" Любви” или “Поэмой Расставания”. Обе поэмы - история любви, бурного и краткого увлечения, оставившего след в обеих любящих душах на всю жизнь. Никогда больше Цветаева не писала поэм с такой страстной нежностью, лихорадочностью, исступленностью и полнейшей лирической исповедальностью.

После возникновения “Крысолова” Цветаева от лирики повернулась к сарказму и сатире. Именно, в этом произведении она разоблачает мещан. В “парижский” период Цветаева много размышляет о времени, о смысле мимолетной по сравнению с вечностью человеческой жизни. Ее лирика, проникнутая мотивами и образами вечности, времени, рока, становится все более и более трагичной. Чуть ли не вся ее лирика этого времени, в том числе и любовная, пейзажная, посвящена Времени. В Париже она тоскует, и все чаще и чаще думает о смерти. Для понимания поэм Цветаевой, а также некоторых ее стихотворений важно знать не только опорные смысловые образы-символы, но и мир, в котором Марина Цветаева как поэтическая личность мыслила и жила.

В парижские годы она лирических стихов пишет мало, она работает главным образом над поэмой и прозой мемуарной и критической. В 30-е годы Цветаеву почти не печатают - стихи идут тонкой прерывающейся струйкой и, словно песок, - в забвение. Правда, она успевает переслать “Стихи к Чехии” в Прагу - их там сберегли, как святыню. Так произошел переход к прозе. Проза для Цветаевой, не являясь стихом, представляет, тем не менее, самую настоящую цветаевскую поэзию со всеми другими присущими ей особенностями. В ее прозе не только видна личность автора, с ее характером, пристрастиями и манерой, хорошо знакомой по стихам, но и философия искусства, жизни, истории. Цветаева надеялась, что проза прикроет ее от ставших недоброжелательными эмигрантских изданий. Последним циклом стихов Марины Цветаевой были “Стихи к Чехии”. В них она горячо откликнулась на несчастье чешского народа.

Сегодня Цветаеву знают и любят миллионы людей - не только у нас, но и во всем мире. Ее поэзия вошла в культурный обиход, сделалась неотъемлемой частью нашей духовной жизни. Иные стихи кажутся такими давними и привычными, словно они существовали всегда - как русский пейзаж, как рябина у дороги, как полная луна, залившая весенний сад, и как извечный женский голос, перехваченный любовью и страданьем.

Особенности стиля М.И. Цветаевой

Язык М. Цветаевой менялся на протяжении всего её творчества, наиболее резкие перемены в ней произошли, по мнению исследователей, в 1922году, когда ушли легкость и прозрачность, исчезли радость и веселье, а родилась поэзия, для которой характерны многоплановость слова, игра сложнейшими ассоциациями, насыщенная звукопись, усложненный синтаксис, строфика, рифмы. Вся её поэзия, по существу- взрывы и взломы звуков, ритмов, смыслов. М. Цветаева- один из самых ритмически разнообразных поэтов (Бродский), ритмически богатых, щедрых . Ритмы цветаевской поэзии неповторимы. Она с легкостью ломает инерцию старых, привычных для слуха ритмов. Это пульс внезапно обрывающийся, прерванные фразы, буквально телеграфная лаконичность. Выбор такой поэтической формы был обусловлен глубокими переживаниями, тревогой, переполнявшими её душу. Звуковые повторы, неожиданная рифма, порой неточная, способствует передаче эмоциональной информации . А. Белый 21 мая 1922 года опубликовал в берлинской газете статью « Поэтэсса –певица», которая заканчивалась так: «…если Блок есть ритмист, если пластик по существу Гумилев, если звучник есть Хлебников, то Марина Цветаева- композиторша и певица…Мелодии… Марины Цветаевой неотвязны, настойчивы…» (Цит. по: А. Труайя. Марина Цветаева, М.: 2003. с. 201) . Ритмы Цветаевой держат читателя в напряжении. У неё преобладают диссонанс и «рваный» ритм военных маршей, разрушительной музыки военного времени, музыки бездны, разделившей Россию словно пропасть. Это ритмы двадцатого века, с его социальными катаклизмами и катастрофами. . Основным принципом поэтического языка Цветаевой является его триединство, которое предполагает взаимообусловленность звука, смысла и слова. М. Цветаева стремилась реализовать в поэзии форму «словесного колдовства», игру звука, музыки и все богатство потенций смысла. Такая взаимообусловленность звука, смысла и слова выражается в произведениях Цветаевой через синтаксические, лексические, пунктуационные и морфологические средства выразительности. Несколькими из таких приемов являются разбивка слов на слоги, морфологическое членение слова, смена места ударения. Разбивка на слоги восстанавливает ритмическую схему (Раз-дался вал: / Целое море - на два!) и повышает семантическую значимость слова, смыкая воедино процесс замедленного и четкого произнесения слова с процессом осознания его истинного смысла (Бой за су-ще-ство-ванье. Так и ночью и днем Всех рубах рукавами С смертью борется дом). Эффект морфемного членения возникает от двойного прочтения слова: расчлененного на морфемы, как это представлено в тексте, и имеющегося в сознании носителя языка слитного прочтения. Разделение слова на морфемы придает последней статус полнозначного слова. Морфемное членение в поэтическом языке М. Цветаевой соответствует реальному (с живыми словообразовательными связями: (У-ехал парный мой, / У-ехал в Армию!, а также у слов, потерявших производный характер: Ты обо мне не думай никогда! (На-вязчива!). Разбивка на слоги может имитировать морфемное членение с выделением одной значимой части (Шестикрылая, радушная, / Между мнимыми - ниц! - сущая, / Не задушена вашими тушами / Ду-ша!). В поэтическом языке М. Цветаевой есть тенденция разорвать многосложное слово, поставив в рифменную позицию значимую (корневую) часть слова (Всматриваются - и в скры- / тнейшем лепестке: не ты!; Жалко мне твой упор- / ствущей ладони в лоск / Волосы, -…). Расчлененное на морфемы слово передает два смысла в отличие от нерасчлененного однозначного слова . Изменение ударения в слове, постановка ударения на предлоге связаны с выполнением ритмической схемы (К громaм к дымам, / К молодым сединам дел - / Дум моих притчи седины; Тень - вожaтаем, / Тело - зa версту!). Выразительным средством следует считать второе ударение, приравниваемое к семантическому (Воeутесно, всeрощно, / Прямиком, без дорог, …). Характерный цветаевокий прием - синтагматическое соположение языковых единиц, различающихся только ударением (Восхищенной и восхищённой; Гoре горe; название стихотворения «Мукa и мyка») . Стилистические пласты высокого и сниженного стилистических ярусов привлекаются М. Цветаевой в полном наборе значений стилистической шкалы русского языка и используются в текстах в контрастном соположении (высокий стилистический ярус: архаическая лексика, стилистические славянизмы, поэтизмы, книжная лексика, включая лексику публицистического, официально-делового, научного стиля; сниженный стилистический ярус: разговорная, фамильярная, просторечная, грубо-просторечная лексика.) . Поэтические тексты М. Цветаевой характеризуются активным привлечением знаков препинания как семантически насыщенных выразительных средств. Тире, скобки, многоточие, восклицательный знак - арсенал выразительных знаков препинания языка М. Цветаевой. Цветаевские знаки препинания кроме связи с интонационным (установка на произнесение) и синтаксическими уровнями, непосредственно сопряжены с многопланностью поэтической ткани текста. В цветаевском высказывании звучит не одна, а сразу несколько эмоций, не одна последовательно развивающаяся мысль, а мысли, спорящие друг с другом, вступающие в отношения подхвата, поиска дополнительных аргументов, отказа от одной - в пользу другой . И все-таки наиболее яркие приметы цветаевского пристрастия к тем или иным знакам можно свести в некую систему, выявляющую основные черты ее поэзии. Это, во-первых, предельная, до отказа, уплотненность речи, концентрированность, сгущение мысли до «темноты сжатости», как сама Цветаева называла усложненность стихотворного языка; во-вторых, это взволнованность речи и такая напряженность, когда стих начинает как бы захлебываться, сбиваться - в ритме, в размере; в-третьих, неприкрытая активность художественной формы, ритмики. Цветаева мастерски владеет ритмом, это ее душа, это не просто форма, а активное средство воплощения внутренней сути стиха. «Непобедимые ритмы» Цветаевой, как определил их А. Белый, завораживают, берут в плен. Они неповторимы и потому незабываемы! .

Урок литературы 11-ом классе

Тема:

Учитель русского языка и литературы: Пугачёва И.П.

«Моим стихам… настанет свой черёд»

М. Цветаева

Тема урока: Марина Цветаева. Лирика. Своеобразие поэтического стиля.

Цели урока:

1. Познакомить обучающихся с биографией Марины Цветаевой, рассказать о её нелёгкой судьбе.
2. Выделить основное направление её стихов.
3. Раскрыть своеобразие поэтического стиля Цветаевой.
4. Воспитывать одиннадцатиклассников на примере жизни и творчества поэта; воспитывать чувство долга, личной ответственности за судьбу поколений, страны, прививать любовь к Родине.

Оборудование: портреты М. Цветаевой в разные годы: с отцом, с дочерью Ариадной, с мужем С Эфроном, портрет поэта в последний год жизни, подборка статей из газет, журналов, сборники стихов, автобиографическая проза и др.

Ход урока:

Эпиграф: Всё понять и за всех пережить».

1. Организация класса.

1. Вступительное слово учителя о поэтах 20-го века, чьи имена «возвратились» к нам. (Сборник стихов «Реквием»).

Каждый поэт обретён на «свой жестокий век», и как бы приглушённо ни звучал его голос, «не страшась, не требуя венца», он не может высказать своей правды.

Поэт не может, в страхе обхватив голову руками и слыша лишь удары собственного сердца, которые кажутся ему топотом погони, бежать, как пушкинский Евгений.

Наше давнее прошлое не хотело давать Поэту права на единственный способ утвердить собственное достоинство – сказать правду.

Поэты должны были следовать единственной, свыше утверждённой правде, или втискивать свою правду в дозволенные рамки.

Об этой трагедии своего поэтического поколения говорила Ольга Берггольц (зачитать стихотворение из сборника «Реквием»).

Поэты расплачивались за правду не только кровью, тюрьмами, лагерями, ссылками, но долгим молчанием – им запрещали говорить правду читателям.

Поверим, что то время ушло безвозвратно… Но чтобы эти времена действительно ушли, мы должны о них знать и помнить. Как сказал А. Жигулин, «не надо бояться памяти». Но чтобы сказать о своём времени правду, нужен дар говорить её, дар Поэта.

И таким даром обладали многие поэты, чьи имена возвратились к нам. Это А. Ахматова, Н. Гумилёв, Б. Пастернак, О. Мандельштам, М. Цветаева.

1. Сообщение темы и цели урока. Запись темы урока в тетради.

1. Чтение эпиграфа на доске к уроку:

«Всё понять и за всех пережить».

М. Цветаева.

1. Словарная работа.

Эссе – литературный очерк;

Эол – бог ветра;

Аура – слабый ветерок;

Дисгармония – несозвучность;

Диллема – выбор, вариант;

Филистерство – пошлость, мещанство;

Фимиам – льстивое восхваление.

(Слова записываются в тетради обучающихся).

1. «Её душа родилась крылатой…» (Биография М. Цветаевой.)

1. Родилась в Москве 26 сентября 1892 года, с субботы на воскресенье, в полночь, на Иоанна Богослова, в тихом переулке, в небольшом уютном доме, похожем на усадьбу фамусовского времени.

Полночь, листопад, рябина, пылающая и горькая – навсегда вошла в геральдику её поэзии. Она (рябина) стала символом судьбы, тоже переходящей и горькой, пылающей творчеством.

(Звучит стихотворение: «Красною кистью рябина зажглась…»).

1. Отец – И.В. Цветаев – профессор-искусствовед, создатель Музея изобразительных искусств (ныне Государственный музей имени А.С. Пушкина).
2. Мать – М.А. Цветаева (Мейн – из обрусевшей немецко-польской семьи) – талантливая пианистка, ученица Антона Рубинштейна.
3. От матери – музыкальность, особый дар воспринимать музыку через звук. Эта музыкальность сказалась в её стихах.
4. В 16 лет М. Цветаева закончила гимназию и уехала в Париж, чтобы продолжить образование по специальности старофранцузская литература.
5. М. Цветаева была очень образованнейшим человеком, одарённым. С 6-ти лет писала стихи на русском, французском, немецких языках.
6. В 18 лет (1910 год) – авторский сборник стихов «Вечерний альбом». Стихи записывались в альбом – это было в традиции всех русских барышень 19 века, записывались вечерами под свет керосиновой лампы.

Ранние стихи отличались от стихов сверстниц:

1. ничего не выдумывала;
2. никому не подражала.

1. Оценили её стихи: М. Волошин, В. Брюсов, Н. Гумилёв.

Их оценки были возвышенными, но она их оправдала.

(Звучит стихотворение «Моим стихам… настанет свой черёд»).

1. В 1911 году Марина Цветаева вышла замуж за Сергея Эфрона. Родилась дочь Ариадна (Аля) – из мифологии.

1. Творчество Цветаевой.

Цветаева не только поэт. Она драматург, литературовед, эссеист. Писала не только стихи и поэмы, а также драмы, статьи, автобиографические произведения. (Показать книгу «Автобиографическая проза»).

И всё-таки сначала поэзия. Можно выделить три направления: любовь, творчество, Родина.

1. Любовь.

Большое впечатление производят цветаевские стихи о любви.

(Звучат стихотворения:

«Я тебя отвоюю».

«Ты меня никогда не прогонишь».

«Полюбил богатый бедную»).

Самое известное и проникновенное из всех стихов о любви – песня к милому. «Вчера ещё в глаза глядел» (Исполняет учитель).

1. Творчество.

Многие стихи Цветаевой сгруппированы в циклы: «Стихи о Москве», «Стихи к Блоку», «Ахматовой» и др. Кстати, с А. Блоком она не была знакома, но была возвышенно влюблена в его поэзию.

(Звучит стихотворение «Стихи к Блоку»).

Но особую любовь, особое от ношение было у М. Цветаевой к Пушкину. Это естественно, т.к. Пушкин – национальное достояние России, он сама Россия – «солнце русской поэзии». У неё есть очерк «Мой Пушкин».

Самостоятельная работа.

Задания:

1. Прочитать «Стихотворение о Пушкине» про себя, затем вслух;
2. Определить основную идею стих отворения.
3. Какими поэтическими средствами пользуется автор?

1. Родина.

Любовь к родине – истинно поэтическое чувство. Без любви к Родине нет поэта.

Любовь к родине, к России, к русской истории, к русскому слову Цветаева пронесла через все скитания, беды и несчастья. Она выстрадала эту любовь.

Марина Цветаева не приняла революцию. В 1922 году, с разрешения советского правительства выехала за границу к мужу С. Эфрону – участнику белого движения, находившемуся в то время в эмиграции. Он учится в университете в Праге. Прожили в Чехии до 1925 года. Там родился сын Мур.

17 лет провела она за рубежом (Германия, Чехословакия, Франция). Это было её величайшим испытанием, испытанием духа, характера, таланта.

Она оказалась в полном одиночестве за границей. И хотя она много и плодотворно работала, последняя книга её вышла в 1928 году. (Вышли «Поэма Горы», «Поэма конца», стихотворения и др.).

Наступило разочарование об эмиграции, о белом движении. По иному они смотрят с мужем на события в России.

(Звучат стихотворения: «Стихи к Чехии», «Стихи к Сыну»).

М. Цветаева поняла, что её читатель там, на родине, что русское слово может найти отклик только в России.

(Ученик читает стихотворение «Родина»).

Сомнения, переживания приводят к мысли о возвращении в Россию. Она окончательно решает вернуться на родину. Муж и дочь вернулись в Россию раньше неё – в 1937 году, М. Цветаева вернулась в 1939 году, где она делает последний выбор – роковой.

1. Последние годы жизни М. Цветаевой, причины смерти.

В 1939 году арестовали мужа и дочь. Мужа расстреляли в 1941 году – она не знала. Дочь провела в сталинских лагерях и ссылке 16 лет (умерла в 1975 году). Сын погиб на фронте в Белоруссии в 1944 году.

Во время войны Цветаева уезжает в небольшой город Татарии – Елабугу. 31 августа 1941 года покончила с собой. Могила её затерялась…

Причины смерти:

1. Сестра находилась два года в тюрьме;
2. Муж расстрелян, дочь арестована;
3. В Союзе писателей и Литературный фонд не приняли на работу;
4. Делала переводы – их не печатали;
5. Заявление с просьбой в писательскую посудомойку – не приняли.

Ни родных, ни работы, ни средств к существованию…

(Учитель читает стихотворение В. Сумбатова «Памяти М. Цветаевой»):

Одна, ни с чем не схожая,

Несхожая, горда,

Дорогою прохожею

Ни шла ты никогда.

Ты видела и слышала

По-своему всегда.

Своим узором вышила

Пролётные года.

К урокам равнодушная

И в дружестве трудна.

Одной себе послушная

Осталась ты одна.

И не стерпев изгнания,

Домой вернулась вдруг,

Но там нашла страдания

Верёвку, стул, да крюк.

И в петле непреклонная

Склонилась голова.

И смолкли самозваные

Ударные слова…

1. Заключительное слово учителя о творчестве М. Цветаевой.

Так трагически завершается жизненный путь М. Цветаевой, но поэзия её не умирает, она продолжает жить.

Исполнилось пророчество Цветаевой, что «её стихам настанет свой черёд».

Сейчас её стихи занимают высокое место в истории поэзии.

1992 год – по решению ЮНЕСКО – год Марины Цветаевой.

1. Итоги урока:

1. Вывод.
2. Поурочный балл.

1. Д/з: стр.72 – 78 (по учебнику-хрестоматии), прочитать очерк «Мой Пушкин», написать отзыв о прочитанном.