Сюжет «поэзии на ходу» в цикле анны ахматовой «в царском селе. Анна Андреевна Ахматова. «В Царском Селе

На фоне "Первого возвращения" название "В Царском Селе" можно осмыслить как обреченность продолжать "навсегда исчерпанную тему". В этой ситуации поэт очень четко осознает, что его личная установка на неповторимость с неизбежностью натолкнется на невозможность не повториться.

В этой диалектике пространственные реалии потому сохраняются в слове, что они уже были словом и много раз переходили из словесной реальности в жизненную. На этом фоне развертываются любовные переживания первого стихотворения. Суть переживания - несчастливая и мучительная любовь, наиболее универсальная ситуация в раннем и позднем ахматовском творчестве. Эта ситуация достаточно общая для поэзии рубежа веков, поэтому необходимо понять ее значение в данном поэтическом контексте. Особенность Ахматовой в том, что язык любви был наиболее адекватен для постижения времени (И. Бродский), ведь это не просто мука, но мука, переживаемая вновь и вновь. А. Ахматова, возвращая муку, переживает и освобождение от нее. Главное в переживании, которое здесь воссоздано, - отторжение лирической иронии героя (что и позволило В.В. Виноградову говорить о семантической двойственности произведения). Пожалуй, именно здесь это происходит впервые у Ахматовой, причем это не просто освобождение от любви, но и от притяжения вещей, связанных с чувством.

По аллее проводят лошадок.
Длинны волны расчесанных грив.
О, пленительный город загадок,
Я печальна, тебя полюбив.

Странно вспомнить: душа тосковала,
Задыхалась в предсмертном бреду.
А теперь я игрушечной стала,
Как мой розовый друг какаду.

Грудь предчувствием боли не сжата,
Если хочешь, в глаза погляди.
Не люблю только час пред закатом,
Ветер с моря и слово "уйди".

Вещность, "игрушечность" имеет еще один важный смысловой оттенок. Тема игрушечности тесно связана с уничтожением: на грани уничтожения оказывается лирическая героиня.

Итог этого стихотворения - рождение слова. И в буквальном смысле ("слово "уйди"), и в смысле поэтическом. Ведь последние две строки - четкая характеристика прошлого, отобранные внешние реалии. Освобождение от любовных переживаний в этом стихотворении происходит в слове и для слова, а также для обретения поэтической памяти, постижения течения времени.

Тема памяти порождает тему двойничества - во всем цикле. Герои всех трех стихотворений цикла могут быть рассмотрены как двойники.

Во втором стихотворении тема двойничества звучит уже явно. Здесь ее начало для всей ахматовской поэзии, и появление этой темы диктуется особым взглядом на время. По мере постижения бега времени все сильнее осознаются изменения, которые вносит он не только в окружающий мир, но и в личность самого поэта. Так возникает раздвоение: "я" в прошлом и "я" в настоящем связаны, как портрет и оригинал. По сути, тема портрета - это ипостась темы двойничества, и взаимоотношения портрета и оригинала у Ахматовой определяются бегом времени.

...А там мой мраморный двойник,
Поверженный под старым кленом,
Озерным водам отдал лик,
Внимает шорохам зеленым.
И моют светлые дожди
Его запекшуюся рану...
Холодный, белый, подожди,
Я тоже мраморною стану.

Этот портрет - зеркало, в котором можно видеть грядущее, портрет-гадание, портрет-пророчество, которое сбывается так же неотвратимо, как неотвратим бег времени. Отсюда неизбежность того, о чем говорится в "Эпических мотивах":

Как в зеркало, глядела я тревожно
На серый холст, и с каждою неделей
Все горше и страннее было сходство
Мое с моим изображеньем новым.

Вообще у Ахматовой портрет продолжает жить и меняться уже без оригинала ("Как человек умирает, / Изменяются его портреты").

В цикле "В Царском Селе" двойник - мраморный, то есть статуя. В стихотворении - встречное движение героини и двойника: статуя "внимает шорохам зеленым", а человек может стать статуей. ("...Я тоже мраморною стану").

Интересно, что оживление статуи сопутствует ее умиранию и разрушению (статуя упала). О своей грядущей гибели говорит и лирическая героиня. Эти два процесса происходят не порознь, а одновременно, главный закон бега времени - единосущность гибели и возрождения.

Сближение лирической героини (она же - поэт) и статуи подготавливает в третьем стихотворении появление Пушкина - личности, чья гибель обернулась возрождением на все времена. Характерно, что слово поэта появляется в цикле раньше, чем сам поэт, ведь второе стихотворение явно аллюзивно по отношению к пушкинскому "Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила...". Дело не только в общности темы, важна ее трактовка: у обоих статуя одновременно и мертвая, и живая ("Дева, над вечной струей, вечно печально сидит").

"...Озерным водам отдал лик, / Внимает шорохам зеленым"). Но у Пушкина остановлено мгновение, речь идет о живой деве, и восклицание "чудо!" в следующей строке вызвано именно тем, что схвачен момент, когда живое стало неживым и погрузилось в вечность. У Ахматовой же этот переход - уже не чудо и миг, а способ существования ("...А там мой мраморный двойник..."). Кроме того, здесь разная временная ситуация. У Пушкина показан миг перехода живого в неживое, в вечность, и чудо этого перехода. У Ахматовой, наоборот, вечность существует изначально, двойник уже мраморный, и канувшее в вечность мгновение извлекается из нее и восстанавливается. По сути, это стихотворение - ответ на вопрос, что стало с пушкинской статуей в беге времени: статуя воскрешается в поэтическом слове.

Поэтому "мраморный двойник" - прежде всего воплощение памяти, то есть памятник. Памятники в ахматовском творчестве - довольно частое явление, и возникают они, как правило, на грани жизни и смерти, в единении судеб поэта и времени, на самых мучительных моментах временного разлома (ранний и поздний циклы "Три стихотворения", Пятая из "Северных элегий", "Реквием").

В контексте цикла значение стихотворения определяется его срединным положением, посреднической функцией между "я" поэта и Пушкиным. Так весь пространственный комплекс этого стихотворения повторяется в третьем ("...Озерным водам отдал лик" - "...У озерных грустил берегов..."; "Внимает шорохам зеленым"; "...Иглы сосен густо и колко...").

Живое прошлое и является героем третьего стихотворения. Пушкин здесь - вершинное олицетворение прошлого, он воплотил его в слове. Образ Пушкина в этом стихотворении двоится. С одной стороны, он удален во времени и в пространстве ("И столетие мы лелеем / Еле слышный шелест шагов"). А с другой - максимально приближен через вещные и обыденные детали ("Здесь лежала его треуголка..,"). То есть Пушкин для Ахматовой - действительно идеальная перспектива, нечто безусловно близкое и в то же время бесконечно удаленное, постоянно воплощающееся, но до конца невоплотимое. С появлением Пушкина время движется вспять, от будущего к прошлому. При этом о мертвом поэте говорится как о живом: "...Еле слышный шелест шагов" доносится через столетие.

Таким образом, пространство первого четверостишия - это пространство прошлого. Однако реалии пространства во втором четверостишии - не только приметы Царского Села. Все эти реалии пережили ряд культурных эпох, и потому они вне временны и универсальны. Так создается некий пространственный контекст, общий и Пушкину, и поэту, и статуе.

На этом фоне можно более полно осмыслить концовку цикла: "Здесь лежала его треуголка / И растрепанный том Парни". Слово "здесь" включает в себя очень многое: это место, где развертываются любовные переживания героини, где она пророчит о будущем и где живо глубокое прошлое - Пушкин. По тем аллеям, по которым сейчас "проводят лошадок", - "смуглый отрок бродил", и в тех местах, где "душа тосковала, / Задыхалась в предсмертном бреду", - "...лежала его треуголка / И растрепанный том Парни". Все существует одновременно здесь, в Царском Селе (оттого и такое название). Поэтому, встав на это место, можно почувствовать себя во всех трех временах.

Как уже было сказано, именно пушкинское слово, воссозданное во втором стихотворении, способствует появлению живого Пушкина в третьем. Поэт, появляющийся вслед за своим словом, - эта ситуация будет довольно часто повторяться у Ахматовой (блоковский цикл, "Поэма без героя" и др.), отражая первичность слова по отношению к реальности, его магическую власть над нею.

Но главное: воссоздание облика поэта и его живого слова переплетается с биографией другого поэта и с его словом. Процесс этот воплощен уже в первом слове третьего стихотворения - "смуглый". Эпитет ассоциируется и с портретом Пушкина, и с восточным происхождением самой Ахматовой, и одновременно с цветом кожи ее Музы. Последняя ассоциация вводит в мировой культурный контекст: "И щеки, опаленные пожаром, / Уже людей путают смуглотой", - скажет о себе Ахматова в позднем стихотворении. То же самое было с Данте, чью смуглость современники связывали с адским пламенем. В этой точке сходства (Данте - Пушкин - Ахматова) уже начало судьбы, приводящей к "Реквиему", местом действия которого становится Ад, и запрограммировавшей выход из этого Ада. В этой связи не случаен "растрепанный том Парни" в конце.

Подобно тому, как Пушкин и Данте были значимы для Ахматовой, так Пушкину были дороги Данте, Парни. И Ахматова выстраивает эту линию предопределения с самого начала, потому что ей "ведомы начала и концы".

Анализ стихотворений Ахматовой

Есть в окрестностях Санкт - Петербурга небольшой уютный городок, названный когда-то Царское Село. С этим пушкинским городком, с его парками и прудами, со всей атмосферой истории и искусства естественно сплелась литературная судьба одного из выдающихся поэтов «серебряного» века – Анны Ахматовой.

Девочка Аня Горенко была перевезена в Царское Село в годовалом возрасте, прожила там до шестнадцати лет. Писала в ученической тетрадке свои первые стихи. Ей тогда было одиннадцать. Позже, она не однократно приезжала в этот городок.

Литературный дебют будущей поэтессы состоялся в 1907 году – её стихотворение было опубликовано в парижском журнале «Сириус». Регулярно печататься Ахматова стала с 1911 года.

В то время существовало огромное количество школ и течений. Все они спорили, даже враждовали друг с другом на публичных диспутах и на журнальных страницах, прилавки книжных магазинов пестрели обложками новых стихотворных сборников. Впервые появлявшиеся в печати поэты пытались перещеголять соперников эстетской изысканностью речи. Их стихи отличались намеренной изощренностью. На этом пёстром и разноречивом фоне поэзия Анны Ахматовой сразу же заняла особое место уравновешенностью тона и чёткостью мыслевыражения. Чувствовалось, что у молодого поэта свой голос, своя, присущая этому голосу, интонация.

В предреволюционную поэзию лирика Анны Ахматовой вошла свежим потоком искреннего чувства. Верная заветам Пушкина Ахматова с самого начала творческого пути стремилась к простым и точным образам.

В 1912 году вышел её первый сборник стихотворений под названием «Вечер». В этом сборнике все произведения великолепны, но моей душе были ближе два из них: «Смуглый отрок бродил по аллеям…» и «Сжала руки под тёмной вуалью…». Я думаю, что открытый и пытливый читатель оценит мой выбор.

Первый сборник имел большой успех, но подлинную известность Ахматовой принёс её второй сборник – «Чётки», вышедший в 1914 году, главными темами которого стали «вечные» темы любви, смерти, разлуки и встреч, получившие в лирике Ахматовой особую обострённо-эмоциональную выразительность. Особенностью второго сборника становиться знаменитая ахматовская «дневниковость», переходящая в философские размышления, «драматургичность» стиля, проявляющаяся в том, что эмоции драматизируются во внешнем сюжете и диалогах, «вещная» символика. Через бытовое и обыденное передаются сложнейшие оттенки психологических переживаний и конфликтов, заметно тяготение к простоте разговорной речи. Из этой книги более близко по духу мне оказалось стихотворение «Я научилась просто, мудро жить…».

Анна Ахматова начала работать до революции, в среде той части русской интеллигенции, которая не только не приняла сразу Великую Октябрьскую социалистическую революцию, но и оказалась по другую строну баррикады. Судьба уготовила ей нести на своих плечах и бремя славы, и тяжесть отчаяния. В эту тяжкую пору она признавалась:

А я иду – за мной беда,

Не прямо и не косо,

А в никуда и в никогда,

Как поезда с откоса.

На всём более чем полувековом пути у Анны Ахматовой всегда было два надёжных посоха. Это непоколебимая вера в свой народ и собственное мужество.

В вихревом 1917 году, когда произошла ломка привычных для круга Ахматовой представлений о жизни и предназначении поэта, она осталась со своей Россией, разоренной и окровавленной, голодной и выстуженной, но по-прежнему родной. Именно об этом Ахматова говорит в стихотворении-ответе, скорее даже – отповеди, тем, кто пытался переманить её в свой злобный стан:

Он говорил: «Иди сюда,

Оставь Россию навсегда.

Я кровь от рук твоих отмою,

Из сердца выну чёрный стыд,

Я новым именем покрою

Боль поражений и обид».

Но равнодушно и спокойно

Руками я замкнула слух,

Чтоб этой речью недостойной

Не осквернился скорбный дух.

Это стихотворение, написанное в 1917 году, является поистине шедевром. Оно включено в сборник «Подорожник». Далее оно будет мною рассмотрено подробнее.

Но, если рассматривать творчество Ахматовой в хронологическом порядке, то перед сборником «Подорожник», была выпущена третья книга стихов – «Белая стая» (1917), она отразила появление в творчестве Анны Андреевной новых тенденций, обусловленных изменениями общественно-политической обстановки в России. Мировая война, национальные бедствия, приближение революции, дыхание которой уже явно ощущалось в атмосфере советской жизни, обостряют у Ахматовой чувство сопричастности к судьбам страны, народа, истории. Расширяется тематический диапазон её лирики, в ней усиливаются мотивы трагического предчувствия горькой участи целого поколения русских людей:

Думали: нищие мы, нету у нас ничего,

А как стали одно за другим терять,

Так что сделался каждый день

Начали песни слагать

О великой щедрости Божьей

Да о нашем бывшем богатстве.

И отчаянное желание предотвратить и изменить неумолимый ход событий:

Чтобы туча над тёмной Россией

Стала облаком в славе лучей.

Стихотворения, написанные после революции 1917 года, вразрез с предыдущими сборниками, становятся своеобразной «летописью» страшных событий, происшедших и со страной, и лично с поэтессой, которой пришлось «пережить гибель от рук режима одного и второго мужа, судьбу сына, сорок лет безгласия и преследований». К таким стихотворениям относится так же и, выбранное мной, под названием «Мне голос был. Он звал утешно…». В этом творении Анна Ахматова заявила о неприятии Октября, но одновременно с этим сказала о невозможности оставить Родину в дни великих испытаний.

Пятнадцать предвоенных лет были самыми страшными в жизни Ахматовой. Но она всё равно печаталась. Был создан сборник «Anno Domini» (1922). Подвергнутая жестокой и несправедливой критике в 1946 году, Ахматова была надолго отлучена от литературы, и лишь во второй половине 50-х годов началось возвращение её книг к читателю.

Творчество поздней Ахматовой – реквием своей эпохе. Почти нет стихов о любви, но есть «Венок мёртвым» - цикл стихотворений, посвящённый памяти Булгакова, Мандельштама, Пастернака, Зощенко, Марины Цветаевой. Ответом на тяжелые годы испытаний, пережитых народом в годы Великой Отечественной войны, становится цикл стихотворений «Ветер войны», вошедший в сборник, под названием «Седьмая книга». В этом цикле нам о многом говорит стихотворение «Мужество».

Ответом Ахматовой на ужасы Большого террора, стал «Реквием», создававшийся с 1935 по 1940 годы, но опубликованный только в 80-е. Автобиографичность «Реквиема» очевидна, но драма женщины, потерявшей мужа и сына («Муж в могиле, сын в тюрьме – помолитесь обо мне…»), - это отражение трагедии всего народа:

Это было, когда улыбался

Только мёртвый, спокойственно рад,

И ненужным привеском болтался

Возле тюрем своих Ленинград…

…Звёзды смерти стояли над нами,

И безвинная корчилась Русь

Под кровавыми сапогами

И под шинами чёрных Марусь.

Горе Ахматовой-матери сливается горем всех матерей и воплощается в общечеловеческую скорбь Божьей матери. Поэтесса имела полное право сказать горькую и гордую правду о себе:

Нет, и не под чуждым небосводом,

И не под защитой чуждых крыл, -

Я была тогда с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью был.

«Хрущёвская оттепель» несколько смягчила положение поэтессы, но, получившая к тому времени мировое признание (в 1964 году её была вручена в Италии международная литературная премия «Этна-Таормина», а в 1965 – присуждена почётная степень доктора Оксфордского университета), у себя на родине Ахматова не была удостоена ни чинов, ни наград. Но поэтесса не унижала себя обвинениями в адрес эпохи, изломавшей её судьбу: «Я не переставала писать стихи. Для меня в них– связь моя со временем, с новой жизнью моего народа. Когда я писала их, я жила теми ритмами, которые звучали в героической истории моей страны. Я счастлива, что жила в эти годы и видела события, которым не было равных».

У озёрных грустил берегов,

И столетие мы лелеем

Еле слышный шелест шагов.

Иглы сосен густо и колко

Устилают низкие пни…

Здесь лежала его треуголка

И растрёпанный том Парни.

Вообще, вспоминая об Ахматовой, перед нами неуклонно возникает образ Пушкина. Гений Пушкина, его гуманистическая философия, открытия, сделанные в области русского стиха, оказали огромное влияние на литературу девятнадцатого века, вошедший в историю, как «золотой век» русской поэзии. Но и лучшие поэты «серебряного века» сформировались под влиянием его Музы, все они были внимательнейшими читателями Пушкина, многие внесли свою лепту в исследование его поэзии.

В жизни и поэзии Ахматовой Пушкин, чьи стихи она называла золотыми, занимал особое место. По словам близко знавшей поэтессу Эммы Герштейн (литературоведа), в этом стихотворении отразились особенности восприятия Пушкина Анной Андреевной: сочетание конкретного ощущения его личности («здесь лежала его треуголка») и всеобщего поклонения национальному гению («и столетие мы лелеем еле слышный шелест шагов»).

Сжала руки под тёмной вуалью…

«Отчего ты сегодня бледна?»

- Оттого, что я терпкой печалью

Напоила его допьяна.

Как забуду? Он вышел, шатаясь,

Искривился мучительно рот…

Я сбежала, перил не касаясь,

Я бежала за ним до ворот.

Задыхаясь, я крикнула: «Шутка

Всё, что было. Уйдёшь, я умру».

Улыбнулся спокойно и жутко

И сказал мне: «Не стой на ветру».

Это стихотворение, являющиеся поистине шедевром творчества Ахматовой, вызывает у меня сложную гамму чувств и хочется читать его снова и снова. Конечно, все её стихотворения прекрасны, но это – моё любимое.

В художественной системе Анны Андреевной умело выбранная деталь, примета внешней обстановки всегда наполнены большим психологическим содержанием. Через внешнее поведение человека, его жест Ахматова раскрывает душевное состояние своего героя.

Одним из ярчайших примеров является это небольшое стихотворение. Оно было написано в 1911 году в Киеве.

Здесь идет речь о ссоре между любящими. Стихотворение делится на две неравные части. Первая часть (первая строфа) – драматический зачин, ввод в действие (вопрос: «Отчего ты сегодня бледна?»). Всё дальнейшее – ответ, в виде страстного, всё ускоряющегося рассказа, который, достигнув высшей точки («Уйдёшь, я умру»), резко прерывается нарочито будничной, обидно прозаической репликой: «Не стой на ветру».

Смятённое состояние героев этой маленькой драмы передано не длительным объяснением, а выразительными частностями их поведения: «вышел, шатаясь», «искривился рот», «сбежала, перил не касаясь» (передаёт быстроту отчаянного бега), «крикнула, задыхаясь», «улыбнулся спокойно» и так далее.

Драматизм положений сжато и точно выражен в противопоставлении горячему порыву души нарочито будничного, оскорбительно спокойного ответа.

Для изображения всего этого в прозе понадобилась бы, вероятно, целая страница. А поэт обошёлся всего двенадцатью строчками, передав в них всю глубину переживания героев.

Заметим попутно: сила поэзии – краткость, величайшая экономия выразительных средств. Сказать многое о немногом – вот один из заветов подлинного искусства. И Ахматова научилась этому у нашей классики, в первую очередь у Пушкина, Баратынского, Тютчева, а также у своего современника, земляка по Царскому Селу Иннокентия Анненского, большого мастера естественной речевой информации и афористического стиха.

Возвращаясь к прочитанному стихотворению, можно заметить ещё одну его особенность. Оно полно движения, в нём события непрерывно следуют одно за другим. Эти двенадцать кратких строк легко превращаются даже в киносценарий, если разбить их на кадры. Вышло бы примерно так. Вступление: вопрос и краткий ответ. 1часть. Он. 1. Вышел, шатаясь. 2. Его горькая улыбка (крупный план). 2 часть. Она. 1. Бежит по лестнице, «перил не касаясь». 2. Догоняет его у ворот. 3. Её отчаянье. 4. Последний её выкрик. 3 часть. Он. 1. Улыбка (спокойная). 2. Резкий и обидный ответ.

Получается выразительный психологический киноэтюд, в котором внутренняя драма передана чисто зрительными образами.

Это превосходное стихотворение достойно высочайшей оценки читателя.

Я научилась просто, мудро жить,

Смотреть на небо и молиться богу,

И долго перед вечером бродить,

Чтоб утомить ненужную тревогу.

Когда шуршат в овраге лопухи

И никнет гроздь рябины жёлто-красной,

Слагаю я весёлые стихи

О жизни тленной, тленной и прекрасной.

Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь

Пушистый кот, мурлыкает умильней,

И яркий загорается огонь

На башенке озёрной лесопильни.

Лишь изредка прорезывает тишь

Крик аиста, слетевшего на крышу.

И если в дверь мою ты постучишь,

Мне кажется, я даже не услышу.

Стихотворение написано в 1912 году. Оно является шедевром лирики поэтессы.

Её лирическая героиня – не окружённая бытом и сиюминутными тревогами, но бытийная, вечная женщина. Она не совпадает с личностью автора, она – лишь своеобразная маска, представляющая ту или иную грань женской души, женской судьбы. Естественно, Ахматова не переживала всех тех ситуаций, которые присутствуют в её поэзии, просто благодаря своему особому дару сумела воплотить в стихах все ипостаси русской женщины. Современники же неоднократно отождествляли Ахматову-человека с её лирической героиней.

В период с 1911 по 1917 год в лирике Анны Андреевной всё более и более настойчиво проявляется тема природы, что было отчасти связано с тем, что этот период жизни она провела в имении своего мужа Слепнёвское. Русская природа описана в лирике Ахматовой с удивительной нежностью и любовью: «шуршат в овраге лопухи», «гроздь рябины жёлто-красной», «лишь изредка прорезывает тишь крик аиста, слетевшего на крышу». В этот период происходит сближение лирической героини с окружающим её миром, который становится более близким, понятным, родным, бесконечно красивым и гармоничным – миром, к которому стремится её душа.

Анна Андреевна верила в Бога, была ему верна. Поэтому в этом стихотворении говорится о женщине, которая нашла утешение в Господе. Ясли вчитаться в произведение, то можно разглядеть некий совет: как переносить превратности судьбы. Можно вывести даже формулу: природа, вера и уединение.

Анна Андреевна Ахматова – один из замечательных поэтов нашего времени. Её исключительное лирическое дарование не только тонко передавало душевные состояния человека, но и чутко откликалось на большие события народной жизни.

Мы на сто лет состарились, и это

Тогда случилось в час один:

Короткое уже кончалось лето,

Дымилось тело вспаханных равнин.

Вдруг запестрела тихая дорога,

Плач полетел, серебряно звеня…

Закрыв лицо, я умоляла бога

До первой битвы умертвить меня.

Из памяти, как груз отныне лишний.

Исчезли тени песен и страстей,

Ей – опустевшей – приказал всевышний

Стать страшной книгой грозовых вестей.

Это стихотворение было написано в 1916 году в Слепневе. Время было тревожное: шатались вековые устои Российской Империи, гибли в жестокой войне люди, близилась пора огромных социальных потрясений. Тыловой же, высокопоставленный и чиновный Петербург продолжал свою обычную жизнь, стараясь забыть о том, что происходит на западных границах государства.

В поэзии того времени громко звучали фанфары официозного патриотизма. На каждом шагу висели плакаты «Военного займа», а газеты крупными заголовками кричали о «войне до победного конца».

Анна Ахматова, которую уже привыкли считать поэтом камерных переживаний, так же задумывалась о судьбе, выпавшей на долю народа. Стихотворение «Памяти 19 июля 1914» написано о первом дне империалистической войны. Знаменательны её строки тем, что показывают ужас нависшей над страной угрозы: дороги родины засыпаны толпами призывных, гонимых на фронт и что их сопровождает плач и стон осиротевших деревень. Поэт ощущает эти минуты народного бедствия как перелом в своей личной судьбе: «лишним грузом души» и тенью подлинной жизни кажутся отныне прежние песни и прежние страсти.

Конечно, лирика любовных переживаний продолжает жить в ахматовских стихах, но теперь она сочетается с темой разбуженной тревоги, которая остаётся на все годы, приближающие страну к порогу великих социальных перемен и катастроф. И рождена эта тревога чувством истинного патриотизма, которое, углубляясь и расширяясь, становится одним из основных мотивов творчества Ахматовой.

Он говорил: «Иди сюда,

Оставь свой край глухой и грешный,

Оставь Россию навсегда.

Я кровь от рук твоих отмою,

Из сердца выну чёрный стыд,

Я новым именем покрою

Боль поражений и обид».

Но равнодушно и спокойно

Руками я замкнула слух,

Чтоб этой речью недостойной

Не осквернился скорбный дух.

В вихревом 1917 году, когда произошла ломка привычных для круга Ахматовой представлений о жизни и предназначении поэта, она осталась со своей Россией, разорённой и окровавленной, голодной и выстуженной, но по-прежнему родной. Именно об этом Ахматова говорит в стихотворении-ответе, скорее даже – отповеди, тем, кто пытался переманить её в свой злобный стан.

Тема Родины, появившаяся в лирике этих лет, приобретает особую трактовку, сочетающую публицистичность и автобиографичность. Для поэтессы характерно контрастное видение Родины, созданию именно такого образа способствует введение библейских мотивов и новаторская интерпретация традиционных мотивов русской поэзии девятнадцатого века.

Не сразу Анна Ахматова могла разобраться в величии и социальных перемен, принесённых Октябрьской революцией. Но свойственная ей любовь к Родине никогда не отделялась у неё от мыслей о судьбах народа. Она твёрдо знала, что в эти исторические дни надо быть на родной земле, рядом со своим народом, а не искать спасения за рубежом, как это сделали многие из её прежнего круга. Ахматова не осуждает тех, кто уехал, но чётко определяет свой выбор: для неё эмиграция невозможна. Любовь её к Родине не предмет анализа, размышлений. Будет Родина – будет жизнь, дети, стихи. Нет её – нет ничего. Огромная боль за страдания России очень точно выразилась в этом её шедевре.

Мы знаем, что ныне лежит на весах

И что совершается ныне.

Час мужества побил на наших часах,

И мужество нас не покинет,

Не страшно под пулями мёртвыми лечь,

Не горько остаться без крова, -

И мы сохраним тебя, русская речь,

Великое русское слово.

Свободным и чистым тебя пронесём,

И внукам дадим, и от плена спасём

Это произведение было написано 23 февраля 1942 года в Ташкенте. В те дни она, как и все ленинградцы, вносила посильный вклад в укрепление обороны: шила мешки для песка, которыми обкладывались баррикады и памятники на площадях. Об этой работе Ахматовой знали немногие. Зато с быстротой молнии по бескрайнему фронту Великой Отечественной войны разнеслось её стихотворение «Мужество». Эти гордые и уверенные слова неоднократно звучали в военные годы в концертных залах, с эстрады, на фронтовых выступлениях профессиональных чтецов и армейской самодеятельности.

Ахматова долго отказывалась от эвакуации. Даже больная, истощённая дистрофией, она не хотела покидать «гранитный город славы и беды». Только повинуясь настойчивой заботе о ней, Ахматова, наконец, эвакуируется самолётом в Ташкент. Но и там под небом Средней Азии, мысленно возвращалась она к терпящему беды вражеского окружения героическому народу. Чувство Родины, впервые увиденной ею с самолёта на долгом воздушном пути, явилось для неё как бы новым этапом творческого постижения жизни. Тон её стихов обретает особую торжественность и убедительность. Безмерно расширяется круг наблюдений и размышлений. Это была уже полная зрелость духа и то, что можно назвать мудростью жизненного опыта.

Ахматовой этого времени в высокой степени присуще чувство патриотизма. Действия в её стихах происходит как бы на фоне больших исторических событий современности, хотя, как и прежде, стихи остаются искренней исповедью души.

«Смуглый отрок бродил по аллеям…». 10

«Сжала руки под тёмной вуалью…». 13

«Я научилась просто, мудро жить…». 17

Предложения интернет-магазинов

Анализ произведений о войне: пишем итоговое сочинение

В этом сборнике представлен анализ прозаических и лирических произведений о войне - Б. Васильева, В. Астафьева, Ю. Бондарева, А. Ахматовой, К. Симонова, С. Гудзенко, В. Высоцкого, Б. Окуджавы и др. Здесь вы найдете подробный разбор произведений, обозначение жанровых и сюжетных особенностей, характеристики героев. Книга призвана помочь школьникам в подготовке к выпускному итоговому сочинению, а также - при подготовке к ЕГЭ по русскому языку.

Литература. 11 класс. Анализ произведений русской литературы XX века. ФГОС

В учебном пособии рассматриваются узловые произведения историко-литературного процесса XX века. В нем представлены как произведения созданные в России, так и шедевры литературного творчества, изданные в эмиграции. Некоторые из них принадлежат к так называемой "возвращенной" литературе, анализ которой вошел в литературоведческий пласт сравнительно недавно. Большое внимание в пособии уделено поэзии. В этой связи особенно примечательна эпоха Серебряного века. В книге даны подробные анализы стихотворений Л.А. Блока, С.А. Есенина, В.В. Маяковского, М.И. Цветаевой, А.А. Ахматовой, Б.Л. Пастернака. Поэзия второй половины XX века представлена именами B.C. Высоцкого, А.А. Вознесенского, Н.М. Рубцова, Б.А. Ахмадулиной, И.А. Бродского. В разделе "Драматургия" рассматриваются произведения М. Горького, В.В. Маяковского, А.В. Вампилова. Издание рассчитано на учащихся 11 классов, оно окажет несомненную помощь в подготовке уроков, написанию сочинения, сдаче Единого государственного экзамена. Приказом № 729 Министерства образования и науки Российской Федерации учебные пособия издательства "Экзамен" допущены к использованию в общеобразовательных учреждениях. 5-е издание, переработанное и дополненное

Пишем сочинение. Анализ лирического стихотворения. Учебно-методическое пособие

В настоящее время каждый блок тем выпускных сочинений включает в себя анализ лирического стихотворения. Этот вид письменной работы по литературе вызывает у школьников немало затруднений. Научиться писать сочинение такого типа поможет наше пособие. Кроме 85 стихотворений поэтов разных эпох и их анализ вы найдете здесь практические рекомендации по технологии написания сочинения - анализ лирического стихотворения. Учащимся общеобразовательных школ, колледжей и лицеев, абитуриентам пособие поможет подготовиться не только к вступительным и выпускным сочинениям, но и к устным ответам на экзаменах и уроках литературы, а учителям и преподавателям - сделать уроки знакомства с русской поэзией более содержательными.

Анализ стихотворения. Пишем итоговое сочинение

Справочник включает все тексты стихотворений в полном объеме школьной программы. Каждое стихотворение разобрано по определенной схеме: представлена история создания произведения, определен тип лирики, стиль поэта, жанр, стихотворный размер, указано, какая строфика представлена в произведении. Обозначены средства художественной выразительности (тропы) и лексические средства. Данный справочник поможет вам быстро, легко, отвечая поставленной задаче, выполнить анализ стихотворения, написать сочинение но творчеству поэта Золотого или Серебряного века. Также данный сборник может пригодиться вам при подготовке к ЕГЭ по литературе и при подготовке к выпускному итоговому сочинению.

ДОБАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ [можно без регистрации]
перед публикацией все комментарии рассматриваются модератором сайта - спам опубликован не будет

«В Царском Селе» А.Ахматова

Странно вспомнить: душа тосковала,
Задыхалась в предсмертном бреду.

А теперь я игрушечной стала,
Как мой розовый друг какаду.

Грудь предчувствием боли не сжата,
Если хочешь, в глаза погляди.
Не люблю только час пред закатом,
Ветер с моря и слово «уйди».

…А там мой мраморный двойник,
Поверженный под старым кленом,
Озерным водам отдал лик,
Внимает шорохам зеленым.

И моют светлые дожди
Его запекшуюся рану…
Холодный, белый, подожди,
Я тоже мраморною стану.

Смуглый отрок бродил по аллеям,
У озерных грустил берегов,
И столетие мы лелеем
Еле слышный шелест шагов.

Иглы сосен густо и колко
Устилают низкие пни…
Здесь лежала его треуголка
И растрепанный том Парни.

Анализ стихотворения Ахматовой «В Царском Селе»

Три поэтических произведения составили небольшой цикл 1911 г. Его заглавие указывает на главную тему - память о любимом городе, в котором прошли годы детства и отрочества автора.
Далекие воспоминания об ипподроме и ухоженных лошадях, упомянутых Ахматовой и в прозе, определяют образную структура зачина «По аллее проводят лошадок…» В художественном тексте выстраивается ряд, образованный приметами детства: к аккуратно расчесанным «лошадкам» присоединяются «розовый друг» попугай и лексема «игрушечная», характеризующая субъекта речи.

Лирическая героиня признается в любви к «городу загадок», одновременно намекая на пережитую личную драму. Высокое чувство неразрывно с печалью. Тоскливые эмоции тоже двоятся: сначала они были невыносимо тяжелыми, как «предсмертный бред», а затем сменились спокойным, привычным ощущением душевного груза. Так зарождается тема двойничества, которая получает развитие в следующих стихотворениях триптиха.

Об образе Пушкина, сквозном для ахматовской поэтики, немало сказано исследователями. Начало обширной темы положено анализируемым циклом, где классик предстает и в роли великого поэта, и как человек, один из наших предков.

Принцип амбивалентности положен в основу знаменитого образа статуи-«мраморного двойника» героини из второго текста цикла. Упоминания о холодности белого изваяния обрамляют текст, встречаясь в зачине и концовке. В центральном эпизоде статуя олицетворена: она может чувствовать шелест листьев, вглядываться в озерную гладь, а на теле имеется «запекшаяся рана».

Отчаянное и на первый взгляд парадоксальное желание стать статуей, выраженное эмоциональным возгласом финала, возвращает читателя к теме любви - трагической, навсегда разделенной временем.

В третьем произведении образ классика воплощается в задумчивого смуглого юношу. Звеном, связующим почти легендарное прошлое и настоящее, становятся составляющие художественного пространства: аллеи, берег озера, низкие пеньки под соснами, густо покрытые хвоей. Суть лирической ситуации основывается на замечательной иллюзии: четко очерчивая столетний промежуток между двумя временными планами, автор подчеркивает неизменность природы, включенной в художественное пространство текста. Оригинальный прием создает ощущение, что лирическое «я» и читатель благоговейно следуют за гениальным отроком, неспешно прогуливающимся по парку. Яркие вещные детали, ставшие характерной чертой ахматовского мастерства, усиливают эффект присутствия.

Помогите с анализом стиха Ахматовой "Пушкин"

Кто знает, что такое слава!
Какой ценой купил он право,
Возможность или благодать
Над всем так мудро и лукаво
Шутить, таинственно молчать
И ногу ножкой называть.

Зинаида Женчевская Высший разум (182790) 4 года назад

Это стихотворение было написано в 1911 году в Царском Селе о Пушкине-лицеисте. В нём всего восемь строк, но и из них образ юного поэта выступает необыкновенно живо. Как удачно выбрано слово "лелеем". Не "слышим", не "помним", а именно лелеем, то есть любовно бережем в своей памяти. Аллеи, озеро, сосны - живые приметы Царскосельского парка. Глубокое раздумье Пушкина выражено двумя малыми деталями: он отбросил от себя недочитанную книгу, и она рядом с лицейской треуголкой лежит на земле. Следует добавить, что строка "Еле слышный шелест шагов" подбором самих звуков прекрасно передаёт шелест - возможно, от осенней опавшей листвы.
Вообще, вспоминая об Ахматовой, перед нами неуклонно возникает образ Пушкина. Гений Пушкина, его гуманистическая философия, открытия, сделанные в области русского стиха, оказали огромное влияние на литературу девятнадцатого века, вошедший в историю, как "золотой век" русской поэзии. Но и лучшие поэты "серебряного века" сформировались под влиянием его Музы, все они были внимательнейшими читателями Пушкина, многие внесли свою лепту в исследование его поэзии.
В жизни и поэзии Ахматовой Пушкин, чьи стихи она называла золотыми, занимал особое место. По словам близко знавшей поэтессу Эммы Герштейн (литературоведа). в этом стихотворении отразились особенности восприятия Пушкина Анной Андреевной: сочетание конкретного ощущения его личности ("здесь лежала его треуголка") и всеобщего поклонения национальному гению ("и столетие мы лелеем еле слышный шелест шагов").
У Пушкина училась Ахматова краткости, простоте и подлинности поэтического слова, и всё, что с ним связано, дорого поэтессе. Не даром это стихотворение написано в моём сборнике первым, ведь именно с произведений Пушкина и питались начальные ручейки её гениального творческого потока.

Анна Профи (882) 4 года назад

Тема Петербурга в творчестве А.А. Ахматовой

Величественный город на Неве всегда вдохновлял русских поэтов и писателей: Пушкина, Гоголя, Достоевского. Дух города, душа и судьба Петербурга – все это преломляется в русской поэзии. Но именно XX век стал особым философским пространством поэтического слова Петербурга. Этот город сам по себе становится поэтической категорией.
Для Ахматовой, как до нее для Пушкина и Достоевского, родной город – это другое измерение, живой организм, определяющий жизнь всех людей, обитающих в нем.

В «Стихах о Петербурге» 1913 года поэтесса пишет о городе Петра в совершенно ином, нежели все поэты и писатели до нее, ключе. Петербург для лирической героини – неотъемлемая часть ее души. И «Конь Великого Петра» – такой пушкинский символ Петербурга – вдруг становится центром вселенной, притягивающим к себе судьбы жителей города.

Тема слияния города с его жителями продолжается в стихотворении «Петроград" (1919 года) из цикла Anno Domini. Здесь речь идет о том, что даже в страшный час войны расстаться с Петербургом не представляется возможным. Город для его жителей важнее свободы: «…город свой любя, / А не крылатую свободу. / Мы сохранили для себя / Его дворцы, огонь и воду».
Предвосхитив события ленинградской блокады, Ахматова пишет о преданности Петербургу, о нежелании покидать родной город даже под страхом смерти:

Иная близится пора,

Но нам священный град Петра

Невольным памятником будет.

Стихотворение «Ленинград в марте 1941 года» наполнено щемящим чувством безудержной любви к родному городу. Все произведение как бы пронизано светом:

О, есть ли что на свете мне знакомей,

Чем шпилей блеск и отблеск этих вод!

Родной город поэтессы сменил название, но улицы остались все теми же, и волны Невы не повернули вспять:

У наизусть затверженных прогулок

Соленый привкус – тоже не беда».

Следующее произведение, в котором появляется образ Петербурга, – это знаменитая поэма «Реквием». Весь образный строй ахматовской поэмы неотделим от историко-культурного бытия Петербурга. «Реквием» впитывает в себя тему петербургского памятника, одновременно являясь синтезом центральных сюжетов петербургской истории и культуры: темы памятника (и связанную с ней тему уничтоженной памяти), темы исповеди (исповедального слова Петербурга) и темы города смерти (и бессмертного города). Уже в самом начале поэмы создается образ нереального, мистического города на Неве, «одичалой столицы», изрытой, как воронками от снарядов, «каторжными норами»:

…ненужным привеском болтался

Возле тюрем своих Ленинград…

Композиция «Реквиема» определяет доминанту судьбы самого Петербурга: через путь смерти и распятия до эпилога, как «погребального дня», завершающегося пророчеством Памятника. Время сжимается в мгновенье и становится вечностью. Судьба города - как мгновение на этой стреле времени:

А если когда-нибудь в этой стране

Воздвигнуть задумают памятник мне

Согласье на это даю торжество…

Но только с условьем - не ставить его

Ни около моря, где я родилась…

А здесь, где стояла я триста часов

И где для меня не открыли засов…

И пусть с неподвижных и бронзовых век,

И тихо идут по Неве корабли.

Продолжая пушкинские традиции, Ахматова создает двоякий образ Петербурга. С одной стороны, перед нами предстает светлое и величественное «Петра творенье» («Стихи о Петербурге», «Ленинград в марте 1941 года», «Городу Пушкина»), а с другой – мрачный и мистический, тревожный город-призрак («Петроград 1919», «Реквием», «Петербург в 1913 году»). Эта противоречивость создаёт тот неповторимый образ Петербурга-Ленинграда, который до сих пор восхищает ценителей высокой поэзии великой поэтессы – Анны Ахматовой.

0 человек просмотрели эту страницу. Зарегистрируйся или войди и узнай сколько человек из твоей школы уже списали это сочинение.

Тема Петербурга в творчестве Ахматовой

Петербург занимает особое место в творчестве Анны Андреевны Ахматовой. Себя она всегда называла петербурженкой, и есть какое-то таинственное соответствие между ее поэзией и духом Петербурга. Детство и юность ее прошли в Царском Селе, где витает дух Пушкина, где природа и архитектура сказочно прекрасны и загадочны, это город, о котором она писала: «О, пленительный город загадок, я печальна, тебя полюбив». Образ Пушкина встает перед читателем во всех стихотворениях Ахматовой, связанных с Петербургом и Царским Селом:

Смуглый отрок бродил по аллеям,

У озерных грустил берегов,

И столетие мы лелеем

Еле слышный шелест шагов.

Иглы сосен гулко и колко

Устилают низкие пни…

Здесь лежала его треуголка

И растрепанный том Парни.

Для Ахматовой Пушкин – не ушедший в прошлое собрат по перу, а современник, который только что прошел по дороге, оставил раскрытую книгу, начертил что-то тростью на песке, она постоянно обращается к нему, к его духу, к его поэзии, которой пронизан весь Петербург и Царское Село. В стихотворении «Царскосельская статуя» она описывает «Девушку с кувшином», которой Пушкин посвятил стихотворение «Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила…». Ахматова не только любуется этой статуей, она ревнует ее к Пушкину:

Я чувствовала смутный страх

Пред этой девушкой воспетой.

Играли на ее плечах

Лучи скудеющего света.

И как могла я ей простить

Восторг твоей хвалы влюбленной…

Смотри, ей весело грустить,

Такой нарядно обнаженной.

Пушкин – это символ Петербурга, вечно молодой, влюбленный, живой, дух которого незримо присутствует на улицах и площадях великого города.

Еще один символ Петербурга, неразрывно связанный с ним, с трагическими событиями в истории города, – Александр Блок:

Он прав – опять фонарь, аптека,

Нева, безмолвие, гранит…

Как памятник началу века,

Там этот человек стоит –

Когда он Пушкинскому Дому,

Прощаясь, помахал рукой

И принял смертную истому

Как незаслуженный покой.

Имя Пушкина присутствует и здесь, в стихах о Блоке, потому что эти два гения связаны друг с другом и с Петербургом.

Петербург Ахматовой предстает перед нами во всей своей величественной красоте: галереи и арки, каналы и мосты, соборы и памятник Петру, чугунные ограды, черная вода Невы – все нашло свое отражение в чеканных строках Ахматовой, продолжившей традицию Пушкина, ставшей его преемницей:

Вновь Исакий в облаченье

Из литого серебра.

Стынет в грозном нетерпенье

Конь Великого Петра.

Ветер душный и суровый

С черных труб сметает гарь…

Ах! Своей столицей новой

Петербург Ахматовой тоже наполнен противоречиями, как и Петербург Пушкина: он прекрасен, но холоден, трагичен, в таком городе возможна лишь неразделенная любовь:

О, это был прохладный день

В чудесном городе Петровом!

Лежал закат костром багровым,

И медленно густела тень.

Пусть он не хочет глаз моих,

Пророческих и неизменных.

Всю жизнь ловить он будет стих,

Молитву губ моих надменных.

Любовь к Петербургу Ахматова выражает во всех стихах, посвященных ему:

Оттого мы любим строгий,

Многоводный, темный город…

Я к розам хочу, в тот единственный сад,

Где лучшая в мире стоит из оград,

Где статуи помнят меня молодой,

А я их под невскою помню водой.

А я один на свете город знаю

И ощупью его во сне найду.

Этот город создан для вдохновения, для поэзии:

Но ни на что не променяем пышный

Гранитный город славы и беды,

Широких рек сияющие льды,

Ахматова не отделяет себя от других петербуржцев, которые разделили с любимым городом все несчастья и невзгоды, выпавшие на его долю. После революции, когда часть интеллигенции покинула страну, Ахматова остается в родном городе, несмотря на то, что это грозит ей гибелью:

Никто нам не хотел помочь

За то, что мы остались дома,

За то, что, город свой любя,

А не крылатую свободу,

Мы сохранили для себя

Его дворцы, огонь и воду.

Иная близится пора,

Уж ветер смерти сердце студит,

Но нам священный град Петра

Невольным памятником будет.

Ленинградская блокада не могла не найти отражения в творчестве поэта, так как сама Ахматова была свидетельницей и участницей военных событий, пока не была эвакуирована в Ташкент. Цикл стихотворений «Ветер войны» показывает мужество и стойкость жителей и защитников Ленинграда, трагизм происходящего, боль за погибших:

Птицы смерти в зените стоят.

Кто идет выручать Ленинград?

Не шумите вокруг – он дышит,

Он живой еще, он все слышит:

Как на влажном балтийском дне

Сыновья его стонут во сне,

Как из недр его вопли: «Хлеба!» –

До седьмого доходят неба…

Но безжалостна эта твердь.

И глядит из всех окон – смерть.

Самые горькие и трогательные слова посвящены детям блокадного Ленинграда:

Щели в саду вырыты,

Под землей не дышится,

Боль сверлит висок,

Сквозь бомбежку слышится

После снятия блокады Ахматова пишет не радостные, победные стихи, а причитание:

Руками не разведу,

Слезами не смою,

В землю не зарою.

За версту я обойду

Я не взглядом, не намеком,

Я не словом, не попреком,

Я земным поклоном

Но не только это испытание разделила с любимым городом Ахматова. Нашло отражение в ее творчестве и страшное время репрессий. Она полной чашей испила это горе, потому что ее сын был арестован, находился в лагере только за то, что его отцом был Николай Гумилев, замечательный поэт, расстрелянный большевиками в 1921 году. В поэме «Реквием» Ленинград предстает страшным, зловещим городом, несущим смерть:

Это было, когда улыбался

Только мертвый, спокойствию рад,

И ненужным привеском болтался

Возле тюрем своих Ленинград.

В последней части поэмы Ахматова пишет о памятнике, который, может быть, ей когда-то поставят в Петербурге. Опять идет перекличка с Пушкиным, с его «Памятником». Но она просит поставить памятник около тюрьмы, где она столько выстрадала:

И пусть с потемневших и бронзовых век,

Как слезы, струится подтаявший снег,

И голубь тюремный пусть гулит вдали,

И тихо идут по Неве корабли.

Ахматова достойна того, чтобы ей поставили памятник в городе, который она так любила: Петербургу она посвятила свои лучшие строки, с ним разделила все беды и невзгоды, она стала так же неотделима от его имени, как Пушкин и Блок. Она вправе занять место рядом с этими великими поэтами.

Ключевые слова: лирика; Ахматова; цикл; сюжет; «поэзия на ходу»;

интерсубъектность; интертекстуальность.

Статья касается проблемы поэтологического сюжета «поэзия на ходу» в цикле А. Ахматовой «В Царском Селе». Последовательный анализ

трехчастного сюжета осуществляется в свете интерсубъектных связей образа героини и интертекстуальных связей второго и третьего стихот- ворений цикла. «Игрушечная» безжизненность героини, ее желание обре- сти бессмертие в виде мраморной статуи сменяется в финале описанием царскосельской прогулки «смуглого отрока» – Пушкина, который в качестве единственного в цикле «подвижного персонажа» (Ю.М. Лотман) осущест- вляет событие «поэзии на ходу».

В данной статье мы попытаемся обосновать понимание трехчастного цикла Анны Ахматовой «В Царском Селе» (стихотворения 1911 года были объединены автором в одно произведение в книге «Вечер», вышедшей в

1912 году) в свете метафоры «поэзия на ходу», реализующейся в финаль- ной части цикла. Теоретическим основанием анализа являются представле- ния С.Н. Бройтмана о поэтике художественной модальности с присущим ей принципом субъектно-образной дополнительности , а также выводы ученого о «внутренней мере неканонической лирики». По его наблю- дениям, она определяется субъектным неосинкретизмом (или интерсубъек- тностью как отношением «я» и «другого») и интертекстуальным уровнем об- разности (отношением «своего» и «чужого») .

Обратимся к циклу и разберем каждое из стихотворений. В первом –

«По аллее проводят лошадок…» – героиня признается в любви «пленитель- ному городу загадок»: «Я печальна, тебя полюбив». Этот адресат героини, после ее рассказа во второй строфе о том, как «душа тосковала, // Задыхалась в предсмертном бреду», и обращения в третьей строфе: «Грудь предчувстви- ем боли не сжата, / Если хочешь – в глаза погляди», – конкретизируется до от- дельного лица. В любовном сюжете первого стихотворения цикла ТЫ-город не просто персонализировался в ТЫ-возлюбленного. В строчках:

Не люблю только час пред закатом,

Ветер с моря и слово «уйди», –

в одном ряду перечисления признаков общего «не люблю» героини оказы- ваются такие характеристики, которые принадлежат и ТЫ-городу («час пред закатом», «ветер с моря»), и ТЫ-человеку («слово “уйди”»). Это второе ТЫ мужчины становится третьим персонажем стихотворения, но благодаря ин- терсубъектной целостности ТЫ-города и ТЫ-мужчины в стихотворении со- храняется диалогическое равновесие «Я – ТЫ».

Любовное страдание не убило героиню, но сделало ее безжизненной:

А теперь я игрушечной стала,

Как мой розовый друг какаду.

Это состояние ничего не чувствующей, словно умершей героини во вто-

ром стихотворении цикла переходит в новую форму.

…А там мой мраморный двойник, Поверженный под старым кленом, Озерным водам отдал лик, Внимает шорохам зеленым.

И моют светлые дожди Его запекшуюся рану… Холодный, белый, подожди, Я тоже мраморною стану.

Здесь диалогическое равновесие в образе героини реализуется отноше- нием «Я – Двойник». Но если в первом стихотворении в создании интерсубъ- ектного ТЫ участвовали разновеликие полюса «город» и «мужчина», то во втором стихотворении такое же качество Я-героини создается более слож- ным путем: мотив двойничества героини с царскосельской статуей осложня- ется интертекстуальными связями.

Испытав в Царском Селе смертельную опасность любви, героиня Ах- матовой в этом же месте находит возможность обрести бессмертие. Сюжет несчастной любви героини в первом стихотворении цикла во втором урав- новешивается сюжетом бессмертия, воплотившимся в образе «мраморного двойника» – и божества, и произведения искусства.

Ахматовское описание царскосельской статуи в строчках «И моют свет- лые дожди / Его запекшуюся рану», «Холодный, белый, подожди» восходит к стихотворению И. Анненского «“PACE”. Статуя мира» (из «Трилистника в парке», книга «Кипарисовый ларец»; стихотворение датируется на основа- нии письма поэта А.В. Бородиной от 2 августа 1905 года) .

Меж золоченых бань и обелисков славы

Есть дева белая, а вкруг густые травы.

Не тешит тирс ее, она не бьет в тимпан,

И беломраморный ее не любит Пан,

Одни туманы к ней холодные ласкались,

И раны черные от влажных губ остались.

Но дева красотой по-прежнему горда,

И трав вокруг нее не косят никогда.

Не знаю почему – богини изваянье

Над сердцем сладкое имеет обаянье…

Люблю обиду в ней, ее ужасный нос,

И ноги сжатые, и грубый узел кос.

Особенно, когда холодный дождик сеет,

И нагота ее беспомощно белеет…

О дайте вечность мне, – и вечность я отдам

За равнодушие к обидам и годам.

Если лирическая героиня говорит о своем «мраморном двойнике», то для автора – Ахматовой – этот мотив «двойничества» позволяет создать ин- тертекстуальную структуру: образ царскосельской статуи в ее стихотворении повторяет черты «статуи мира» в стихотворении Анненского. Это двойное

«двойничество» означает не внешнее тождество героини и «изваяния»: в ах- матовском описании как будто нарочно спрятаны женские черты скульптур- ного изображения. Речь идет о внутреннем «двойничестве»: страдающая ге- роиня находит такую же «страдающую» статую («поверженную», с «запек- шейся раной»).

Заключительная строчка второго стихотворения – «Я тоже мраморною стану» – представляет собой развитие фрагмента из другого произведения Анненского – его лирической трагедии «Лаодамия» (впервые была опублико- вана в 1906). Сближение этих двух фрагментов оправдано и тематически, и грамматически: у Ахматовой образ «мраморного двойника» воспринимается как существо мужского пола («мой двойник», «поверженный», «отдал», «его рану», «холодный», «белый»), что соответствует персонажу Анненского – Гермесу:

Когда веков минует тьма и стану

Я мраморным и позабытым богом, Не пощажен дождями, где-нибудь На севере, у варваров, в аллее Запущенной и темной, иногда

В ночную белую или июльский полдень, Сон отряхнув с померкших глаз, цветку Я улыбнусь или влюбленной деве,

Иль вдохновлю поэта красотой

Задумчивой забвенья…

На основе заданного Анненским мотива превращения божества в ста- тую создается сложное тождество: «влюбленная дева», «поэт» и сам бог Гермес, обещающий через «тьму веков» стать «мраморным и позабытым богом», – все они тяготеют к строчке «Я тоже мраморною стану». Это

субъектно-образное тяготение требует специального исследования из обла- сти интертекстуальных связей «Ахматова – Анненский», что выходит за рам- ки обозначенной нами в начале статьи задачи.

«Игрушечная» в настоящем и «мраморная» в будущем – вот одинаково неживое состояние героини в первых двух стихотворениях. Этот отказ герои- ни от жизни может объяснить ее исчезновение в третьем стихотворении: ее следы обнаруживаются здесь только в множественном «мы», включающем в себя, вместе с героиней, всех тех субъектов, о ком говорилось в первых двух частях цикла («лошадки», Ты-«город», Ты-возлюбленный, «мраморный двойник» и двойник «двойника» – его «лик», отраженный в озере). Героем здесь становится «смуглый отрок». Приведем текст третьего стихотворения цикла в первоначальной редакции, так, как оно было напечатано в книге «Ве- чер» (Цех поэтов. СПб., 1912):

Смуглый отрок бродил по аллеям,

У озерных глухих берегов,

И столетие мы лелеем

Еле слышный шелест шагов.

Иглы елей густо и колко Устилают низкие пни… Здесь лежала его треуголка И разорванный том Парни.

Если в первом стихотворении лирическая героиня переживает в Цар- ском Селе свою «печаль», во втором она страдает уже не как Я, а как «мой двойник», «мое другое Я» в виде мраморной статуи; в третьей же части цик- ла это накопление субъектной сферы завершается новым отношением: «сму- глый отрок», «бродивший» по аллеям Царского Села, и «мы», внимающие его «шагам».

Структура объединения образных элементов первого и второго текстов в третьем очевидна при выделении следующих фрагментов: в первом стихот- ворении героиня видит, как «по аллеям проводят лошадок», во втором – как отражается в «озерных водах» Царского Села статуя, в третьем – как «по ал- леям, у озерных глухих берегов» «бродил» лицеист-Пушкин. Эти лексико- семантические повторы создают хронотоп «нашего» (говоря от лица «мы») общего гулянья в Царском Селе, которое длится вот уже сто лет, начавшись прогулкой Пушкина. В свете такого сюжета «нашей» общей прогулки трех- частное строение цикла актуализирует представление о жанре древнегрече- ской хоровой лирики – «просодии», то есть песни с «троичной структурой», исполняемой «общественным хором» на ходу: «во время шествия в честь бо- жества, при прохождении в его храм» .

Смертельная опасность любви и мысль о художественном бессмертии преодолевается в третьей части цикла вслушиванием в то, чтó звучит в Цар- ском Селе на протяжении ста лет, – в звук шагов «отрока» Пушкина. Срок в сто лет не случаен: в 1811 году, то есть именно сто лет назад, Пушкин был принят в царскосельский лицей.

бря 1829 года, сюжет прогулки поэта разворачивается в строчках:

Вновь нежным отроком, то пылким, то ленивым,

Мечтанья смутные в груди моей тая, Скитаясь по лугам, по рощам молчаливым, Поэтом забываюсь я.

Описание «смуглого отрока» в Царскосельском парке в стихотворении Ахматовой 1911 года вступает в интертекстуальные отношения и с терцина- ми не завершенного Пушкиным произведения «В начале жизни школу пом- ню я…» (1830), свидетельствующими о рождении поэтического вдохновения в лицейский период его творчества:

И часто я украдкой убегал

В великолепный мрак чужого сада,

Под свод искусственный порфирных скал.

Там нежила меня теней прохлада;

Я предавал мечтам свой юный ум,

И праздномыслить было мне отрада.

Любил я светлых вод и листьев шум,

И белые в тени дерев кумиры,

И в ликах их печать недвижных дум.

Прогулка «смуглого отрока» по аллеям Царского Села получает объ- яснение в свете формулы «поэзия на ходу»: О. Мандельштам употребляет это выражение в своем «Разговоре о Данте» (1933) для описания свойственной стиху энергии. Речь идет о такой ситуации, в которой свидетельствующее о творчестве речевое действие («говорить», «рассказывать», «произносить»,

«петь») выражается физическим действием поэта («ходить», «бродить», «гу- лять», «блуждать», «странствовать», «бродяжничать» и т.п.). В истории евро- пейской лирики подобная модель поэтической деятельности автора является свидетельством ее двойственной природы. Мандельштам различал в ритмах Данте его походку: «Мне не на шутку приходит в голову вопрос, сколько подмёток, сколько воловьих подошв, сколько сандалий износил Алигьери

за время своей поэтической работы, путешествуя по козьим тропам Италии. “Inferno” и в особенности “Purgatorio” прославляет человеческую походку, размер и ритм шагов, ступню и её форму. Шаг, сопряжённый с дыханьем и насыщенный мыслью, Дант понимает как начало просодии. Для обозначения ходьбы он употребляет множество разнообразных и прелестных оборотов. У Данта философия и поэзия всегда на ходу, всегда на ногах» .

Итак, согласно метафоре «поэзия на ходу», «бродить» означает «со- чинять стихи», так что «шаг» становится метафорой стихотворной стопы, поэтического ритма. Прогулка Пушкина-лицеиста в Царскосельском парке получает смысл творческой деятельности, «начала просодии». Ахматова развивает этот поэтологический сюжет для слушателя ее стихов: в метафоре

«шелест шагов» различаются и шум от перелистывания страниц книги, и звук шагов гуляющего «отрока». Выделим различные фонемные повторы в конце первой и в начале второй строф: «И ст–олетие мы лелее–м– еле слыш- ный ш–еле–ст шагов. Иглы елей густо и колко Устилают низкие пни…». Перенос фонемной группы еле из первой строфы во вторую подкрепляется повтором группы ст и одиночного л, а также «окружающей» эти аллите- рирующие элементы фонемой и (И столетие – Еле слышный – Иглы елей – Устилают низкие пни). Столетнее внимание к стихам-«шагам» Пушкина по- лучает смысл длительности сложного звукового набора в центральной части ахматовского стихотворения.

Подведем итоги наших наблюдений. В первом стихотворении героиня признается в своем безжизненном состоянии: «А теперь я игрушечной стала».

Во втором стихотворении она находит своего «двойника» в одной из царскосельских скульптур; желание стать такой же «мраморной» переводит мотив безжизненности героини в будущее время бессмертного произведения искусства.

В третьем стихотворении героиня отказывается от своего Я, включаясь в множество всех тех жителей Царского Села («мы»), которые вот уже сто лет (1811–1911) вместе с ней следуют путем Пушкина и в прямом смысле –

«бродя» по тем же аллеям, и в переносном – читая («лелея») созданные им во время тех царскосельских прогулок стихи.

Лотмановская теория сюжета утверждает: «в основе понятия сюжета лежит представление о событии», если «событием в тексте является пере- мещение персонажа через границу семантического поля» . В сюжетном тексте, говорит Ю.М. Лотман, выделяются две группы персона- жей – подвижные и неподвижные. Если неподвижные персонажи подчиня- ются запрету и не могут перейти через границы, то подвижный персонаж – это «лицо, имеющее право на пересечение границы. <…> Движение сюжета, событие – это пересечение той запрещающей границы, которую утверждает бессюжетная структура <…> » .

Выделим в субъектной организации цикла эти группы персонажей. В первых двух стихотворениях фигурируют «неподвижные» персонажи, в третьем – «подвижные». В первую группу входят «лошадки» (их «проводят» по аллеям, они не свободны в своем поведении), сам «город загадок», «мерт- вый и немой», героиня, чувствующая себя «игрушечной», ее «розовый друг какаду» (ведь птица заключена в клетку), ее «мраморный двойник» – царско- сельская статуя. Во вторую группу входят «смуглый отрок» и «мы», которые на протяжении вот уже ста лет прислушиваются к звуку его «шагов». Таким образом, в первых двух стихотворениях цикла Царское Село предстает ме- стом любовного страдания героини и страдания ее «двойника», то есть рав- но статичных «игрушки» и мраморной статуи. Согласно лотмановской идее сюжета, эти образы входят в бессюжетный слой текста. Несмотря на внеш- нее разнообразие мотивов первого и второго стихотворений («проводят ло- шадок», «душа тосковала, задыхалась», «я игрушечной стала», «отдал лик»,

«внимает шорохам», «моют дожди его рану»), героиня остается в мире своих переживаний. Отсюда значимость экспозиции «по аллее проводят лошадок»: на фоне этого внешнего движения в парке бездействие героини еще ощути- мее. В третьем стихотворении цикла эта «неподвижность» страдающей геро- ини прерывается изображением прогулки «смуглого отрока». Не находя ис- точника движения в самой себе, она обретает его в Пушкине. Единственный

«подвижный персонаж» в Царском Селе, он осуществляет в финале цикла событие «поэзии на ходу», «пересекая границу» между прямым и метафори- ческим смыслом образа: прогулка лицеиста означает процесс работы над сти- хом. Чтобы преодолеть границу собственной неподвижности как «игрушки» и «двойника» статуи, героиня должна перейти в сферу «подвижного» персо- нажа и, следуя за «смуглым отроком», стать его читателем.

Участвуя в общем мы, и авторское Я, и ее «двойник» отвечают той па- радигме художественности, согласно которой в поэтическом произведении осуществляется «трехстороннее коммуникативное событие: автор – герой – читатель». В ахматовском цикле происходит «скачок творческой рефлек- сии» – от «автора» к «читателю», что свидетельствует о модернист- ском типе художественности. Характерный для ранней лирики Ахматовой образ героини как «поэта», автора собственных стихов здесь не состоялся; метафора «поэт – путник» скрывает и творческое лицо Пушкина; более того,

«смуглый отрок» предстает лишь читателем стихов Парни.

Цикл Ахматовой представляет собой образец такого модернистского произведения, архитектоника которого «обусловлена коммуникативной си- туацией встречи взаимодополнительных <…> сознаний <…>» . Три стихотворения цикла обеспечивают полноту события этой «встречи» на прогулке в Царском Селе: страдание лирической героини заставляет ее искать духовную опору в произведении искусства – мраморной статуе, но

спасительной оказывается лишь чуткость к «шагам» лицеиста Пушкина, объединяющая в общем «мы» и Я, и ее «двойника», и нас – читателей са- мой Ахматовой.

ЛИТЕРАТУРА

1. Анненский И. Избранные произведения. Л.: Худож. лит., 1988. 736 с.

2. Анненский И. Книги отражений. М: Наука, 1979. 680 с.

3. Ахматова А.А. Вечер. Репринтное воспроизведение издания 1912 года. М.: Книга,

4. Ахматова А.А. Собр. соч. В 2 т. Т. 1. М.: Правда, 1990. 448 с.

5. Бройтман С.Н. Лирика в историческом освещении // Теория литературы. Т. III: Роды и жанры (основные проблемы в историческом освещении). М.: ИМЛИ РАН, 2003. С. 421–466.

6. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М., 1970.

7. Мандельштам О.Э. Сочинения. В 2 т. Т. 2: Проза. М.: Худож. лит., 1990. 464 с.

8. Пушкин А.С. Собр. соч.: в 6 т. М.: Правда, 1969.

9. Тюпа В.И. Неклассическая художественность. Парадигмы художественности // Поэти-

ка: словарь актуальных терминов и понятий. М.: Издательство Кулагиной, Intrada, 2008. 358 с.

10. Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. М.: Лабиринт, 1977. 448 с.

«Poetry on Foot» in the Cycle of Poems by Anna Akhmatova

«In Tsarskoye Selo»

Key words: lyrics; Akhmatova; cycle; plot; «poetry on foot»; intersubject- ness; intertextuality.

The article deals with the problem of the poetological plot of «poetry on foot» in the cycle of poems by A. Akhmatova «In Tsarskoye Selo». Sequential analysis of the three-part plot is realized with the main attention paid to the intersubjective links of the heroine character and intertextual links of the second and third poems of the cycle. «Toy-like» lifelessness of the heroine, her wish to find immortality in the form of marble statue, is replaced in the final by the description of the «dark boy’s» walk in Tsarskoye Selo – Pushkin’s walk, who, in the capacity of the only

«mobile personage» in the cycle, realizes the event of «poetry on foot».

Творчество Пушкина, его гений были од-ним из источников вдохновения великой по-этессы «серебряного века» Анны Ахматовой. Лучшие поэты «серебряного века» сформи-ровались под влиянием музы великого рус-ского поэта, вобрали в себя все лучшее, что привнес в русскую поэтическую традицию Александр Сергеевич Пушкин. Влияние его творчества на Анну Ахматову особенно силь-но не только в силу обстоятельств, но и той огромной любви, которую питала поэтесса к Пушкину.

Каковы же были названные выше обстоя-тельства? Дело в том, что Анна Ахматова — царскоселка. Ее отроческие, гимназические годы прошли в Царском Селе, теперешнем Пушкине, где и сейчас каждый невольно ощущает неисчезающий пушкинский дух. Те же Лицей и небо, и так же грустит девушка над разбитым кувшином, шелестит парк и мерцают пруды... Анна Ахматова с самого детства впитала воздух русской поэзии и культуры. В Царском Селе написаны многие стихи ее первого сборника «Вечер». Вот одно из них, посвященное Пушкину:

Смуглый о трок бродил по аллеям ,

У озерных грустил берегов ,

И столетие мы лелеем

Еле слышный шелест шагов .

Иглы сосен густо и колко

Устилают низкие пни ...

Здесь лежала его треуголка

И растрепанный том Парни . В этом стихотворении отразились особен-ности восприятия Анной Ахматовой Пушки-на — это и живой человек («Здесь лежала его треуголка»), и великий русский гений, память о котором дорога каждому («И столетие мы лелеем еле слышный шелест шагов»).

Муза возникает перед Ахматовой в «садах Лицея» в отроческом облике Пушкина — ли-цеиста-подростка, не однажды мелькавшего в «священном сумраке» Екатерининского парка. Мы ощущаем, что ее стихи, посвящен-ные Царскому Селу и Пушкину, проникнуты неким особенным чувством, которое можно даже назвать влюбленностью. Не случайно лирическая героиня ахматовской «Царско-сельской статуи» относится к воспетой вели-ким поэтом красавице с кувшином как к со-пернице:

Я чувствовала смутный страх

Пред этой девушкой воспетой .

Играли на ее плечах

Лучи скудеющего света .

И как могла я ей простить

Восторг твоей хвалы влюбленной ...

Смотри , ей весело грустить

Такой нарядно обнаженной . Сам Пушкин подарил бессмертие этой кра-савице:

Урну с водой уронив , об утес ее дева разбила .

Дева печально сидит , праздный держа черепок .

Чудо !

Не сякнет вода , изливаясь из урны разбитой ;

Дева , над вечной струей , вечно печальна сидит .

Дева

Ахматова с женской пристрастностью вгля-дывается в знаменитое изваяние, пленив-шее когда-то поэта, и пытается доказать, что вечная грусть красавицы с обнаженны-ми плечами давно прошла. Вот уже около столетия она втайне радуется своей завид-ной и безмерно счастливой женской судь-бе, дарованной ей пушкинским словом и именем... Можно сказать, что Анна Ахмато-ва пытается оспорить и сам пушкинский стих. Ведь ее собственное стихотворение озаглавлено так же, как и у Пушкина, — «Царскосельская статуя».

Это небольшое ахматовское стихотворе-ние критики относят к одному из лучших в по-этической пушкиниане. Потому что Ахматова обратилась к нему так, как только она одна и могла обратиться, — как влюбленная жен-щина. Надо сказать, что эту любовь она про-несла через всю свою жизнь. Известно, что она была оригинальным исследователем творчества Пушкина.

Ахматова так писала об этом: «Примерно с середины двадцатых годов я начала очень усердно и с большим интересом занимать-ся... изучением жизни и творчества Пушки-на... «Мне надо привести в порядок мой дом», — сказал умирающий Пушкин. Через два дня его дом стал святыней для его родины... Вся эпоха стала называться пушкин-ской. Все красавицы, фрейлины, хозяйки са-лонов, кавалерственные дамы постепенно начали именоваться пушкинскими совре-менниками... Он победил и время и прост-ранство. Говорят: пушкинская эпоха, пуш-кинский Петербург. И это уже к литературе прямого отношения не имеет, это что-то сов-сем другое». А. Ахматовой принадлежат мно-гие литературоведческие статьи о Пушкине: «Последняя сказка Пушкина (о "Золотом пе-тушке")», «Адольф» Бенжамена Констана в творчестве Пушкина», «О "Каменном госте" Пушкина», а также работы «Гибель Пушкина», «Пушкин и Невское взморье», «Пушкин в 1828 году» и другие.

Любовь к Пушкину не в малой степени оп-ределила для Ахматовой реалистический путь развития. Когда кругом бурно развива-лись различные модернистские направле-ния, поэзия Ахматовой порой выглядела да-же архаичной. Краткость, простота и подлин-ность поэтического слова — этому Ахматова училась у Пушкина. Именно такой, подлин-ной, была ее любовная лирика, в которой от-разились многие и многие судьбы женщин, «великая земная любовь»:

Эта встреча никем не воспета ,

И без песен печаль улеглась .

Наступило прохладное лето ,

Словно новая жизнь началась .

Сводом каменным кажется небо ,

Уязвленное желтым огнем ,

И нужнее насущного хлеба

Мне единое слово о нем .

Ты , росой окропляющий травы ,

Вестью душу мою оживи , —

Не для страсти , не для забавы ,

Для великой земной любви .

Анна Андреевна Ахматова

И моют светлые дожди
Его запекшуюся рану…
Холодный, белый, подожди,
Я тоже мраморною стану.

III

Смуглый отрок бродил по аллеям,
У озерных грустил берегов,
И столетие мы лелеем
Еле слышный шелест шагов.

Иглы сосен густо и колко
Устилают низкие пни…
Здесь лежала его треуголка
И растрепанный том Парни.

Анна Ахматова в Царском Селе

Три поэтических произведения составили небольшой цикл 1911 г. Его заглавие указывает на главную тему — память о любимом городе, в котором прошли годы детства и отрочества автора.

Далекие воспоминания об ипподроме и ухоженных лошадях, упомянутых Ахматовой и в прозе, определяют образную структура зачина «По аллее проводят лошадок…». В художественном тексте выстраивается ряд, образованный приметами детства: к аккуратно расчесанным «лошадкам» присоединяются «розовый друг» попугай и лексема «игрушечная», характеризующая субъекта речи.

Отчаянное и на первый взгляд парадоксальное желание стать статуей, выраженное эмоциональным возгласом финала, возвращает читателя к теме любви — трагической, навсегда разделенной временем.