В музее современной истории России состоялась лекция заместителя заведующего Научно-исследовательским отделом новейшей истории Русской Православной Церкви ПСТГУ, доктора церковной истории, кандидата исторических наук священника Александра Мазырина. Выступление прошло в формате мероприятий, сопровождающих в Государственном центральном музее современной истории России. Выставка продлит работу до конца января.

В своем выступлении отец Александр подробно остановился на основных этапах истории Русской Православной Церкви в противостоянии с советской властью, вскрыл причины, по которым большевики боролись с христианством, показал механизмы их борьбы с Церковью.

Лектор в общих чертах осветил положение духовенства в первые годы советской власти, проблему легализации Православной Церкви и мотивы митрополита Сергия, по которым он пошел на компромисс с богоборческой властью. В его изложении предстали картины начала гонений, их апогея, приостановления с началом войны и нового натиска на Церковь в хрущевский период, когда всем было еще раз доказано, что «коммунизм и религия несовместимы».

На проблему взаимоотношений Церкви и советской власти есть несколько точек зрения. Первая состоит в том, что сначала Церковь занималась «контрреволюцией», и советская власть боролась с ней, как с политическим противником. Потом церковные деятели «покаялись», и Церковь стала частью социалистического общества.

Наконец, уже в годы войны Церковь окончательно засвидетельствовала свою патриотическую позицию, и поэтому какие-либо основания для дальнейших недоразумений в отношениях Церкви и государства как бы исчезли.

С того времени Церковь уже пользовалась полными правами и всеми возможностями, которые предоставляли ей советские законы, и, дескать, никаких проблем Церковь в Советском государстве больше не испытывала. Это официальная историографическая концепция, которую изначально стали развивать советские пропагандисты.

Позже к ней присоединились обновленцы, а с 1927 г. и сергиевское руководство Патриаршей Церкви, и таким образом эта концепция стала как бы общепринятой в Советском Союзе - и в советских организациях и в Московской Патриархии. То есть, якобы, корень проблем во взаимоотношениях Церкви и государства - это первичная контрреволюционная позиция Церкви. Когда Церковь отказалась от контрреволюции, то и проблемы сошли на нет.

В действительности такая концепция не выдерживает никакой критики. Можно утверждать, что даже если бы в октябре 1917 г. Русская Церковь приветствовала ленинский переворот, она всё равно была бы гонима. Основание для этого мы находим в самой идеологии, которую проповедовали большевики. Коммунисты не скрывали, что их целью является не просто социальное переустройство общества, а полное изменение сознания человека, воспитание нового человека, человека, «свободного» от каких-либо, как тогда говорили, «религиозных предрассудков».

Почему большевики боролись с христианством?

Вождь коммунистической партии В. И. Ленин, как и другие большевистские вожди, ещё задолго до захвата власти свидетельствовали о своей открыто богоборческой позиции. Можно процитировать письмо Ленина Горькому, написанное еще в 1913 году: «Всякий боженька есть труположство - будь это самый чистенький, идеальный, не искомый, а построяемый боженька, всё равно. Всякая религиозная идея, всякая идея о всяком боженьке, всякое кокетничанье даже с боженькой - есть невыразимейшая мерзость, это самая опасная мерзость, самая гнусная зараза». Неудивительно, что, придя к власти, Ленин и его единомышленники начали с первых же дней бороться с тем, что считали «невыносимейшей мерзостью» и «самой гнусной заразой».

Поэтому дело было даже не в какой-либо оппозиции Церкви по отношению к новой власти. Любая религия, с точки зрения большевиков, была проявлением контрреволюционности. Само понимание, что такое «контрреволюция», у большевиков и у церковных деятелей было принципиально различным.


Церковные деятели не уставали заявлять, что Церковь не занимается никакой контрреволюцией, Церковь не ведет никакой политической борьбы с властью, не участвует в заговорах против нее. Но с точки зрения большевистской власти, любой носитель религиозной идеи, не разделяющий в полной мере коммунистической идеологии, уже являлся контрреволюционером. Именно такое глубинное идеологическое противоречие между коммунизмом и религией было главной причиной разворачивавшегося конфликта.

Свое мировоззрение, направленное на искоренение религии, социалисты сразу же стали претворять в действия. Уже в одном из первых советских декретов - в «Декрете о земле», принятом на второй день Советской власти, были предусмотрены масштабные антицерковные мероприятия. Была провозглашена национализация всех земель: наряду с помещичьими, удельными, земель монастырских и церковных со всем «живым и мёртвым инвентарем», усадебными постройками и всеми принадлежностями. Всё это переходило в распоряжение местных Советов. То есть, уже на второй день Советской власти всё церковное имущество одним росчерком пера было отобрано у Церкви (первоначально, правда, лишь на бумаге). Однако довольно быстро, уже в январе 1918 года большевики начали пытаться осуществить этот захват и в действительности.

Кульминацией антицерковного законотворчества большевиков стал ленинский «Декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви», опубликованный 23 января 1918 года. Этим декретом у Церкви не только отнималось право владеть собственностью, но она вообще лишалась прав юридического лица, то есть-де-юре Церкви, как единой организации, больше не было. Церковь, как организация, оказывалась вне поля легальности, вне советских законов. Это положение оставалось в действии вплоть до 1990 года, то есть практически до самого конца существования советской власти.

Восьмой отдел Наркомюста, который должен был проводить в жизнь ленинский декрет, прямо был назван «Ликвидационным». Таким образом, открыто провозглашалась цель, которую преследовали в отношении Церкви большевики, - её ликвидация.

Если у кого-то ещё оставались сомнения в отношении верхушки компартии к христианству, то в программе РКП(б), принятой на съезде в марте 1919 года, было прямо сказано, что по отношению к религии РКП не удовлетворяется декретированным уже отделением Церкви от государства и школы от Церкви. Согласно этой программе, свою цель РКП(б) видела в полном отмирании «религиозных предрассудков».

Начальник восьмого отдела Наркомюста Красиков пояснял: «Мы, коммунисты, своей программой и всей своей политикой, выражающейся в советском законодательстве, намечаем единственный, в конечном счете, путь, как религии, так и всем ее агентам - это путь в архив истории». В дальнейшем всё советское законодательство было направлено именно на скорейшее «списание» религии и всех, имеющих к ней отношение, «в архив истории».

Очевидно, нет необходимости пояснять, что согласно советской Конституции, «служители культа», как и все «бывшие» люди, представители свергнутых «эксплуататорских» классов, были лишены гражданских прав, то есть были отнесены к категории так называемых «лишенцев». И это продолжалось до конца 1936 года, когда была принята так называемая сталинская Конституция, которая формально уравняла советских граждан в правах, но именно формально.

«Лишенцы» испытывали всевозможные притеснения практически во всех сферах жизни. Налогообложение духовенства было по самой высокой шкале - священнослужители должны были платить 81% подоходного налога. И это далеко не всё. Большинство духовенства (вплоть до 1960-х годов) были сельские священники. Сельское духовенство облагалось всевозможными натуральными налогами, обязывалось регулярно сдавать обычно непомерное количество мяса, молока, масла, яиц и прочих продуктов.

Церковное имущество согласно Декрету 1918 года формально безвозмездно передавалось во временное пользование религиозным группам, но на практике за использование храмами и Церковной утварью также назначался очень высокий налог. Это называлось «страховым обложением». Очень часто эти налоги, особенно с конца 1920-х годов, оказывались для общин совершенно непосильными, и это способствовало массовому закрытию храмов.

Дети духовенства, как и прочих «лишенцев», были практически лишены возможности получать какое-либо образование выше начального. Всевозможных пособий, распределений по карточкам «лишенцы», разумеется, тоже были лишены. Квартплата же для них назначалась самая высокая.

В результате возможность хоть как-то выживать в 1920–1930-е годы для духовенства открывалась лишь благодаря поддержке их прихожан. Если бы не такое неравнодушие со стороны рядовых верующих к судьбам Церкви и ее служителей, то совокупность этих экономических и административных мер, которые предпринимались в борьбе с духовенством, уже в 1920-е годы свели бы духовенство на нет. Но этого не происходило именно благодаря поддержке церковных масс.

Антирелигиозная пропаганда

Огромных размахов с первых же лет Советской власти достигла антирелигиозная пропаганда. В 1920-е годы она стала развиваться невероятными темпами. В 1922 году стала выходить газета «Безбожник», затем еще одноименный журнал, журнал «Безбожник у станка» и многие другие. В 1925 году «Общество друзей газеты „Безбожник“» было преобразовано в «Союз безбожников».


В 1929 году этот Союз был переименован в «Союз воинствующих безбожников». Союз ставил перед собой цели стать самой массовой общественной организацией в СССР. Таковым, правда, он не стал, но такие попытки предпринимались: разрабатывались планы проведения «пятилеток безбожия», в итоге которых, как заявлялось, «Имя Бога было бы забыто на всей территории СССР». Это планировалось осуществить к 1937 году.

Террор

Антицерковное законодательство и антирелигиозная пропаганда относились к числу открыто осуществляемых мер борьбы с Церковью, но не меньшая ставка делалась на те меры, которые не так открыто демонстрировались. С первых же дней Советской власти важнейшим методом борьбы с Церковью стал антирелигиозный террор - 25 октября по старому стилю большевики захватили власть в Петрограде, а уже 31 октября, то есть не прошло и недели, в Царском Селе был расстрелян первый из священномучеников - протоиерей Иоанн Кочуров.

По некоторым данным, это преступление было совершено по личному приказу комиссара Дыбенко (улицы, названные в честь него, до сих пор у нас есть чуть ли не в каждом большом городе). Священномученик Иоанн Кочуров стал первым, но очень быстро счёт убитых священнослужителей пошел сперва на десятки, потом на сотни, а затем уже и на тысячи.

25 января 1918 года, в день взятия большевиками Киева, был убит старейший иерарх Русской Церкви, почетный председатель Поместного Собора, митрополит Киевский и Галицкий Владимир (Богоявленский). Только за первые годы советской власти, в годы Гражданской войны было убито более 20 архиереев, то есть примерно каждый пятый-шестой.

Количество убитых священников и монахов в пропорциональном отношении было меньшим, не каждый шестой, но все равно было очень большим. Существуют оценки, согласно которым, первая волна гонений на русскую Церковь, волна периода Гражданской войны с конца 1917 г. по 1922 г. унесла около 10 000 жизней священников, монахов, активных мирян.

Эти репрессии сразу же приняли массовый и очень жестокий характер. В некоторых местах, особенно тех, которые оказывались фронтовыми во время Гражданской войны, например, в отдельных уездах Пермской, Казанской губерний, священники и монахи были истреблены практически поголовно.

Ленинцы декларировали, что «главный классовый враг» пролетарской революции - это буржуазия, в действительности же, в процентном отношении представителей буржуазии в первые годы советской власти было расстреляно меньше, чем представителей духовенства. Царские офицеры, чиновники и т. д., при желании, могли пойти на службу новой власти, духовенство же должно было исчезнуть как таковое.

Расстрелы осуществлялись даже без какого-либо конкретного предъявления вины. Очень часто священников расстреливали в числе заложников. На нашей выставке можно видеть экземпляр «Еженедельника ВЧК» со списком расстрелянных (это лишь один список из множества). Список возглавляет архимандрит Августин, затем идет протоиерей, дальше идут представители генералитета, офицеры. То есть большевики в служителях Церкви видели главных врагов, и старались нанести по ним первый удар. Конечно, это не могло не вызывать ответной реакции, поскольку эти расправы начались уже с конца 1917 года.

Советская власть была анафематствована Патриархом Тихоном, и никто никогда этой анафемы не отменял

В январе 1918 года, с одобрения Поместного Собора, Патриарх Тихон издал свое знаменитое «Послание с анафемой». Анафеме предавались «безумцы, творящие кровавые расправы». Большевики в нем не были названы прямо. Но любой, кто читал это Послание, понимал, что под церковную анафему попадают и представители новой советской власти, поскольку эти кровавые расправы осуществлялись от их имени. Патриарх Тихон в этом «Послании с анафемой» прямо упоминал «безбожных властелинов тьмы века сего», перечислял их акты, направленные против Церкви, в том числе, попытку захвата Александро-Невской Лавры, которая имела место в январе 1918 года.

(На выставке «Преодоление» вы можете увидеть подлинник документа того времени - письмо Коллонтай Ленину, в котором как раз об этой попытке захвата Лавры и говорится). Народ все понял, и назвал этот текст «Анафема советской власти».

Советская власть была анафематствована Патриархом Тихоном и Собором, и никто никогда этой анафемы не отменял, это надо помнить. Надо понимать и смысл этой анафемы. Это не было, с точки зрения Церкви, проявлением какой-то «контрреволюционности». Это была чисто духовная мера, направленная на вразумление тех, кто творил страшные злодеяния, преступления, которые иначе, как грех, Церковью квалифицированы быть не могли. Патриарх не мог, находясь на вершине духовной власти, не употребить этой своей власти для обуздания греха. По крайней мере, попытаться сделать он это был обязан. Его положение обязывало предать анафеме злодеев, и он это сделал.

Церковь вне политики

Однако впоследствии, когда началась полномасштабная Гражданская война, с фронтами, с делением на белых и красных, и к Патриарху Тихону обращались представители Белого движения с просьбой благословить это движение, Патриарх Тихон неизменно отвечал отказом. Даже, когда его просили благословить не само Белое движение, а передать лишь личное благословение его руководителям, он также отказался это делать, даже тогда, когда ему обещали сохранить это в полной тайне.

И Патриарх Тихон, и Поместный Собор, который проходил в 1917–1918 годах, и все последующие руководители Православной Церкви до 1927 г. твердо отстаивали принцип церковной аполитичности: Церковь не участвует в Гражданской войне и не участвует в политической борьбе. Осенью 1919 года, в наиболее критический для большевиков момент Гражданской войны, когда Белые армии наступали на Москву, были освобождены огромные территории, вплоть до Орла - казалось, еще немного, и советская власть окончательно падет - в этот критический момент Патриарх Тихон обратился с посланием к архипастырям и пастырям с призывом не участвовать в политической борьбе, стоять в стороне от всех распрей и разделений.

Более того, Патриарх Тихон тогда же призвал духовенство проявлять в отношении советской власти гражданскую лояльность, повиноваться советским законам, когда эти законы не противоречат вере и велениям христианской совести. Если противоречат, то их нельзя исполнять, а если нет, то необходимо повиноваться. Это давало основание и Патриарху, и его последователям утверждать, что обвинения Церкви в контрреволюции безосновательны. Хотя надо, конечно же, признать, что в Церкви, особенно в период боев Гражданской войны были те, кто открыто выражал свои симпатии белым. Было бы странно, если было бы по-другому в реалиях того времени.

Наиболее страстным сторонником вооруженной борьбы с большевизмом был митрополит Антоний (Храповицкий). На выборах Патриарха в ноябре 1917 г. он был первым кандидатом. Митрополит Антоний возглавлял Высшее Временное Церковное Управление Юга России при правительстве Деникина. Было свое Временное Церковное Управление и при правительстве Колчака в Сибири. В армиях Колчака и Деникина были военные священники, на это потом очень любили указывать советские авторы, как на доказательство контрреволюционной деятельности Церкви.

Но опять же, ни митрополит Антоний, ни другие деятели, связанные с белыми, не были выразителями общецерковного голоса. Таковыми могли быть Собор, Высшее Церковное Управление, Патриарх. Их позиция отличалась от позиции митрополита Антония. Она заключалась в отстаивании аполитичности Церкви, как уже сказано выше. Как уже потом, в 1923 году писал Патриарх Тихон: «Церковь не будет ни белой, ни красной, а Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церковью».

Позиция аполитичности стала ответом Церкви на обвинение в контрреволюции. Никаких реальных доказательств того, что Церковь в контрреволюции участвует, советская власть представить не могла. Власть сама это тоже осознавала. Поэтому, после 1922 года в показательных процессах над «контрреволюционерами», «врагами народа» и прочими «антисоветчиками», которые периодически устраивались, представители духовенства не фигурировали, власть не могла открыто доказать, что тот или иной священнослужитель участвовал в каких-то заговорах, в попытках ее свержения.

Механизм борьбы с Церковью

С 1922 года обычным способом репрессирования священнослужителей становится внесудебный порядок. Не приговоры так называемых «народных судов», а приговоры закрытых органов: Особого совещания, Коллегии ГПУ, ОГПУ, впоследствии пресловутых «троек НКВД». Вот именно эти органы и выносили приговоры в отношении священнослужителей.


Начиная с 1920-х годов, очень часто практиковалась высылка в административном порядке: без какого-либо следствия, без уголовного дела, того или иного архиерея или священника просто вызывали в местный отдел НКВД и предписывали ему в течение 24-х или 72-х часов покинуть губернию, выехав, либо в указанном направлении, либо куда угодно. Чисто в порядке административного распоряжения, без какого-либо предъявления вины, просто как «социально вредного элемента».

Однако этими методами борьбы с Церковью власть не ограничивалась, особенно после 1922 года, когда был введен НЭП, и прибегать к массированному террору власти стало неудобно по тактическим соображениям. В условиях борьбы за международное признание советская власть пыталась улучшить свой имидж в глазах мировой общественности, а репрессии по религиозным мотивам препятствовали этому.

В частности, желание улучшить международный образ СССР побудило в 1923 году большевиков отказаться от намеченного показательного процесса над Патриархом Тихоном. Процесс, должен был завершиться вынесением смертного приговора святому Патриарху, уже все для этого было подготовлено, но в последний момент Политбюро решило от этого процесса отказаться, и Патриарх Тихон, пробыв около года в заключении, вышел на свободу.

Период с 1923 по 1928 год - это период относительного затихания репрессий. Наряду с продолжающимся официальным богоборчеством, антирелигиозной пропагандой, наряду с ужесточением дискриминационных мер в отношении духовенства и верующих - это делалось открыто - главная ставка делается на скрытые методы борьбы с Церковью, а именно на раскол Церкви на ее всемерное разложение изнутри, на разжигание внутрицерковной борьбы между различными группировками и тем самым на дискредитацию Церкви и ее руководителей в глазах населения.

Как Троцкий инициировал обновленческий раскол

В 1922 году, в ходе развернувшейся тогда кампании изъятия церковных ценностей, советское руководство, в первую очередь Троцкий, который тогда был вторым человеком в компартии после Ленина, приходит к мысли о том, что, для более эффективной борьбы с ней, Церковь необходимо расколоть на два крыла: «советское» или «сменовеховское» и «черносотенное». Оказать негласную, но в то же время активную поддержку этим самым «сменовеховцам» («красным попам», как их стали называть в народе, или обновленцам, как они сами себя называли) с тем, чтобы с их помощью, как выражался Троцкий, «повалить контрреволюционную часть церковников».

Однако замысел Троцкого был не в том, чтобы на месте прежней, «контрреволюционной», «монархической», «черносотенной» Церкви появилась обновленная «советская». Церковь ни в каком виде - ни «черносотенная», ни «советская» - приверженцам коммунизма была не нужна.

Замысел верхушки Политбюро был в том, чтобы использовать «красных попов», с их помощью расправиться над церковными ревнителями, верными Патриарху Тихону, а затем, когда с «тихоновцами» будет покончено, уже разгромить и самих «красных попов». То есть, коль скоро не удается уничтожить Церковь всю сразу, целиком, «кавалерийским наскоком», надо сменить тактику и уничтожать ее по частям - одних с помощью других, а потом добить оставшихся.

Такой крайне циничный план, предложенный Троцким в марте 1922 г., был одобрен членами Политбюро и начал проводиться в жизнь с весны 1922 г. Непосредственное воплощение этого плана было возложено на ГПУ (бывшее ВЧК, впоследствии ОГПУ, с 1934 года - Главное управление Госбезопасности НКВД). В этой организации было создано специальное 6-е отделение Секретного отдела, осуществлявшее борьбу с «церковной контрреволюцией».


Возглавлял это отделение некто Е. А. Тучков. В 1922 году ему было всего 30 лет. Родом из крестьян Владимирской губернии, с тремя классами образования, но, по-своему, весьма одаренный по части всевозможных интриг и провокаций. Именно Тучков с 1922 года и до конца 1920-х становится фактически главным закулисным действующим лицом, отвечающим за тайную борьбу с Церковью.

В конце 1922 г. решением Политбюро была учреждена специальная Антирелигиозная комиссия ЦК РКП(б), естественно, секретная. Возглавил эту комиссию Емельян Ярославский (он же Миней Губельман), председатель «Союза безбожников» (с 1929 года «Союза воинствующих безбожников»). Секретарем Антирелигиозной комиссии, по сути дела, главным ее деятелем, был все тот же Тучков. Антирелигиозная комиссия стала центром выработки и координации антирелигиозной политики коммунистической партии в 1920-е годы.

При содействии ГПУ «сменовеховские попы», обновленцы, смогли осуществить переворот и захватили церковную власть весной 1922 года. Патриарх Тихон был арестован. Прокатилась волна арестов тех, кто отказывался признавать обновленцев в качестве высшей церковной власти. Официальным обвинением было, якобы, сопротивление изъятию церковных ценностей. Но в действительности, репрессии применялись в первую очередь именно за неприятие «красного» обновленчества.

Таким образом, например, был арестован в мае 1922 года, а потом расстрелян Петроградский митрополит Вениамин - пожалуй, самый в Русской Церкви далекий архиерей от какой бы то ни было политики, архипастырь в подлинном смысле этого слова, не церковный царедворец, а простой, близкий, доступный своей пастве, ею любимый. Он был выбран в качестве показательной жертвы, осужден и расстрелян.

На обновленцев властью была возложена задача прикрывать репрессии, заявлять об их обоснованности, справедливости. Так, на следующий день после вынесения смертного приговора митрополиту Вениамину и его единомышленникам (на казнь было осуждено 10 человек) обновленческое ВЦУ постановило митрополита Вениамина, как осужденного «народным» судом, «лишить сана», а осужденных с ним мирян «отлучить от Церкви».

На обновленцев, или «живоцерковников», как они еще поначалу назывались, ГПУ в первую очередь и возлагало задачу выявления «церковных контрреволюционеров». «Живоцерковники» должны были открыто доносить на своих собратьев. Причем партийные товарищи нисколько не щадили моральный престиж обновленцев, в них видели, своего рода, «расходный материал», поэтому в советских газетах публиковались доносы живоцерковников на «тихоновцев»: «Дескать,такой-то является активным контрреволюционером». После публикации доноса следовали аресты, а порой и расстрелы. Поэтому не удивительным было резко негативное отношение православного народа к «красным попам».

Обновленческий раскол держался в первые месяцы своего существования исключительно на страхе репрессий и на лжи. Ложь заключалась в утверждении обновленцев о том, что Патриарх Тихон перед арестом, якобы, сам передал им свою власть. Это было, конечно, нелепо, но находились те, кто в это верил, или делал вид, что верил. Было немало архиереев, тех, кто признал обновленчество, даже таких знаменитых, как митрополит Сергий (Страгородский), впоследствии Патриарх. В июне 1922 г. он объявил о «каноничности» обновленчества.

Однако, как только Патриарх Тихон вышел на свободу летом 1923 г., эта ложь вскрылась. Страх репрессий за неприятие обновленчества также стал уходить, оказалось, что можно быть «тихоновцем», можно даже быть самим Тихоном, и не сидеть за это в тюрьме. После этого обновленческий раскол стал рассыпаться на глазах и, вероятно, совсем бы сошел на нет, если бы большевики не спохватились и не предприняли бы экстренных мер по его реанимации. Но эти меры сводились, главным образом, к мимикрии обновленчества под православие.

Вообще, существует распространенный стереотип, что обновленцы - это такие бритые попы в пиджаках с сигаретками, которые служили по-русски. Ничего подобного. Если посмотреть на фотографии обновленческих съездов, то можно с удивлением увидеть там вполне патриархального вида священников, епископов с большими бородами, и служили они практически все по-церковнославянски. Энтузиастов, выступавших за перевод службы на русский язык, из многих тысяч обновленческих священников, можно было по пальцам пересчитать.

Обновленчество начинает всячески заявлять о себе, как о вполне ортодоксальном христианстве, верном всем догматам и канонам православной Церкви. Единственное нововведение, которое обновленцы внедрили, от которого они не могли уже отказаться с 1922 года, это был женатый епископат и возможность вступления духовенства во второй и последующий браки. В остальном они старались зримым образом не отличаться от православных.

Отношения между Московской и Константинопольской Патриархиями в 1920-е годы

Еще одной мерой для борьбы с Патриаршей Церковью, которую стали с помощью обновленцев практиковать советские власти с 1923 года, были попытки подвергнуть остракизму «тихоновскую» Церковь со стороны мирового православия, в первую очередь, со стороны Константинопольской Патриархии.

Одним из первых деяний обновленцев после освобождения Патриарха Тихона в 1923 году стало обращение к Восточным Патриархам с призывом об установлении общения с обновленческим Синодом. Обновленцы всячески проводили мысль, что они являются преемниками того синодального строя, который был в России до революции, и что главное их отличие от тихоновцев - это неприятие патриаршества.

Константинопольской Патриархии упразднение московского патриаршества было на руку. Были и другие резоны, еще более существенные, которые побуждали Константинопольскую Патриархию вступить в альянс с обновленцами. Сами греки в Турции в начале 1920-х годов переживали очень непростые времена после провала авантюрной попытки присоединить Малую Азию к Греции. Турецкое правительство Ататюрка фактически стало проводить политику полного изгнания, или даже жестче - уничтожения греческого населения в Турции.

Это была действительно национальная катастрофа греческого народа, сопоставимая с той, которую греки пережили в XV веке во время падения Константинополя. Это поставило под угрозу само существование Константинопольской Патриархии в Константинополе. Был момент, когда турки пытались ее окончательно оттуда выжить. Естественно, в такой тяжелой ситуации руководство этой Константинопольской Патриархии искало все возможные способы самосохранения, в том числе, политические способы.

Ситуация же была такова, что революционное турецкое правительство Ататюрка фактически имело связи лишь с одной страной - с Советской Россией, с большевиками. Эту связь советского правительства с турецким греки и попытались использовать - заручиться поддержкой большевиков, чтобы те походатайствовали за них перед турками. Но какой ценой? Ценой признания обновленцев. Большевикам это тоже было выгодно: с помощью Вселенской Патриархии попытаться дискредитировать Патриарха Тихона, Патриаршую Церковь в России.

В 1924 году произошло признание Константинопольской Патриархией обновленческого Синода. Константинопольский Патриарх Григорий VII заявил даже о том, что Патриарх Тихон должен уйти, а патриаршество в России должно быть упразднено. Он собирался направить в Россию специальную комиссию от своей Патриархии, которой дана была инструкция по приезде опираться на те церковные круги в России, которые «верны правительству СССР», то есть на обновленцев. Представитель Константинопольского Патриарха в Москве архимандрит Василий (Димопуло) с 1924 года состоял почетным членом обновленческого синода.

Это давало обновленцам возможность заявлять, что они не раскольники. Какие же они, дескать, раскольники, коль скоро они находятся в таком единстве с Вселенской Патриархией? «Раскольники - это тихоновцы. Тихон не слушает Вселенского Патриарха, его братский призыв уйти ради восстановления церковного единства. Именно тихоновцы и являются возбудителями церковного раскола», - утверждали обновленцы.


Ответом на этот вызов со стороны православных стало понимание того, что Константинопольская Патриархия, за которой потом последовали в своем признании обновленцев еще Патриархии Иерусалимская и Александрийская, что эти греческие Патриархи, как это ни прискорбно, не являются критерием православия. Как популярно объяснил митрополит Сергий (который в 1923 году покаялся перед Патриархом Тихоном за свое отпадение и обновленчество), «от того, что Восточные Патриархи признали обновленцев, не обновленцы стали православными, а сами эти Патриархи стали обновленцами».

Правда, находилось оправдание для Восточных Патриархов, что они все-таки не представляли толком, что творилось в России, кто такие обновленцы. Их представитель, архимандрит Василий (Димопуло), полностью был закуплен обновленцами и ГПУ, поэтому дезинформировал греческих Патриархов, выставляя обновленцев вполне законной церковной властью в России, пользующейся поддержкой церковного народа, чего в действительности не было.

Попытки власти спровоцировать в Церкви «раскол справа»

Интриги с использованием обновленцев, хотя, конечно приносили свои плоды - весьма болезненный раскол, несомненно, имел место, но все-таки масштаб этого раскола был не таким, как хотелось большевикам. В основном, в раскол удалось совратить духовенство - несколько десятков епископов, тысячи священников. Основная масса церковных людей за обновленцами не шла. Это не удивительно, поскольку они не имели никакого авторитета в глазах народа. Их совершенно обоснованно воспринимали, как подлых иуд, которые ценой предательства своих собратьев просто спасали свои шкуры.

Сами богоборцы относились к обновленцам с практически нескрываемым презрением. «Тихноновцев», с которыми они боролись, чекисты уважали куда больше, чем своих пособников-обновленцев. Это заставляло советскую власть искать новые подходы в борьбе с Церковью в попытках ее расколоть. Надо сказать, что Тучкову нельзя отказать в изобретательности. Он просто фонтанировал идеями, как, с помощью каких шагов, спровоцировать в Церкви какой-либо новый раскол.

Видя, что от обновленцев мало толку, Антирелигиозная комиссия и ОГПУ пытаются организовать другой сценарий возбуждения раскола в Церкви. Если не получается основательно расколоть Церковь слева, с помощью церковных революционеров, надо попытаться расколоть ее справа, с помощью церковных ревнителей. Эта тактика начинает активно реализовываться с лета 1923 года, когда Патриарх Тихон выходит на свободу. Его освобождают не просто так.

Освобождение его обставляют рядом условий. Патриарх Тихон должен был признать вину свою перед властью, должен был «раскаяться в преступлениях перед народной властью», должен был объявить, что он «отныне советской власти не враг». Патриарх Тихон пошел на такие шаги.

Большевики рассчитывали, что тем самым Патриарх Тихон себя полностью дискредитирует в глазах народа, однако этого не произошло. Православный народ, как доверял ранее Патриарху и любил его, так продолжил доверять и любить после этих заявлений. Как говорили в народе, «Патриарх все это писал не для нас, а для большевиков». Так оно в действительности и было. Тем не менее, все последние месяцы жизни Патриарха Тихона, Тучков продолжал оказывать на него давление, чтобы принудить Патриарха на такие шаги, которые должны были его опорочить в глазах народа.

Тучков требовал от Патриарха объединиться с обновленцами, с обновленческим синодом, с «Живой церковью». Казалось бы, с чего вдруг ОГПУ, которое до этого делало все, для того чтобы Церковь расколоть, стало пытаться ее объединить? Ответ был простой. Понятно, что в случае объединения Патриарха с живоцерковниками в глазах многих церковных ревнителей он становится таким же живоцерковником. Так, как народ отвращался от обновленцев, он отвратится и от Патриарха.

Естественно, Патриарх Тихон тоже это все прекрасно понимал, поэтому, хотя и вынуждался начинать переговоры с обновленцами, но как только видел, что это возбуждает крайнее беспокойство в православных кругах, от этих переговоров тут же отказывался.

От Патриарха требовали ввести в богослужение поминовение безбожной власти. Патриарх Тихон уступил. Конечно, это поминовение тоже было вызовом для народной религиозной совести, поскольку богослужение оставалось последней непоруганной святыней. Святые мощи были вскрыты и подвергнуты всяческому глумлению, чтимые иконы были изъяты, монастыри закрыты. Только богослужение оставалось не оскверненным большевистским влиянием. Теперь, приходя в храм, верующий человек и там тоже должен был слышать упоминание о богомерзкой власти.


Патриарх Тихон подписал указ, ввел новую форму поминовения (она похожа на ту, которая и сейчас звучит: «О стране нашей и о властех ея, да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте»). Но, успокоив этим указом ОГПУ, Патриарх ничего не сделал, чтобы этот указ реально вошел в жизнь. Он его не рассылал, не отслеживал, выполняется он или нет, и уж тем более, никого не карал за невыполнение. Поэтому этот указ остался мертвой буквой, и в большинстве мест о нем даже ничего не узнали. Так Патриарх Тихон берег единство Церкви.

В конце 1923 г. от него потребовали перейти на григорианский календарь. Опять же, Патриарх Тихон уступил, издал указ, которым вводился новый стиль. Но, как только обнаружилось, что народ этот новый стиль не приемлет, Патриарх Тихон его введение приостановил. Так мы до сих пор и живем в Церкви при этом «приостановленном» новом стиле.

Как Тучков ни старался опорочить Патриарха Тихона, спровоцировать какой-то «раскол справа», у него ничего не вышло. Хотя были те, кто Патриарха Тихона критиковал за его компромиссы, в частности настоятель Московского Свято-Данилова монастыря, архиепископ Феодор (Поздеевский) выступал в качестве такой «оппозиции справа».

Эта оппозиция даже малейшим намеком не перерастала в раскол, отделяться от Патриарха Тихона никто не собирался. Понимали, что, если он идет на какие-то уступки, то под сильнейшим давлением, и готов сделать все, чтобы не допустить перерастания недоумений от его действий в настоящий раскол, и никогда не перейдет той черты, которая мыслилась, как недопустимая.

При всех своих компромиссах Патриарх Тихон продолжал отстаивать принцип церковной аполитичности. Церковь не будет участвовать в политической борьбе, в том числе, и на стороне советской власти. Церковное управление не превратится в орудие политической борьбы в руках ГПУ. Церковь не даст использовать себя в борьбе советской власти с ее политическими противниками. В частности, это проявлялось в том, что Тучков постоянно домогался от Патриарха, чтобы он ни много, ни мало предал анафеме врагов советской власти.

Особенно советская власть была раздражена деятельностью русского зарубежного духовенства, возглавляемого уже упоминавшимся митрополитом Антонием (Храповицким), председателем зарубежного Архиерейского Синода. От Патриарха Тихона требовали, чтобы он анафематствовал митрополита Антония и других церковных контрреволюционеров, но Патриарх отказывался это делать.

Позиция Патриарха Тихона и его единомышленников заключалась в том, что Церковь может осуждать только грех. Но греха под названием «контрреволюция» Церковь не знает. С контрреволюцией власть должна бороться другими средствами, у нее эти средства есть, пусть она эти средства использует, а Церковь в это дело не втягивает. Эту позицию Патриарх Тихон отстаивал до последнего, и церковный народ это чувствовал. Он понимал, что Патриарх Тихон не даст превратить Церковь в марионетку в руках богоборческой власти. Поэтому все вольные и невольные ошибки Патриарху Тихону прощались. Патриарха Тихона Церковный народ любил, как никого другого архиерея ни до, ни после него.

Проблема легализации Православной Церкви

Никакого нового раскола при Патриархе Тихоне власть так и не смогла спровоцировать. Но Тучков не прекращал своих попыток, особенно после кончины Патриарха Тихона, когда Русскую Церковь возглавил Патриарший Местоблюститель митрополит Петр. Но митрополит Петр всего лишь 8 месяцев смог управлять Церковью - после его ареста его заместителем стал митрополит Сергий (Страгородский). Власть продолжала всячески давить на руководство Патриаршей Церкви с тем, чтобы вынудить принять условия легализации.

Как уже было сказано, по Декрету 1918 г. Церковь была поставлена вне закона. С точки зрения советской власти, все «служители культа», от Патриарха до рядового псаломщика, были совершенно равны. Поэтому иерархия не имела никаких прав, никакой власти в Церкви. Попытки епископов осуществлять свои канонические полномочия рассматривались властью как политическое преступление.

Они не имеют права распоряжаться, не имеют права кого-либо назначать, перемещать, вообще, делать какие-либо правительственные распоряжения внутри Церкви. Обычной мерой репрессий в 1920-е годы было отобрание подписок-обязательств у архиереев: «я такой то, обязуюсь до регистрации епархиального управления не осуществлять никаких полномочий в Церкви». То есть православные архиереи оказывались повязанными по рукам и ногам, в отличие от обновленцев.

Обновленцы же с 1922 года действовали легально. Были предусмотрены специальные законодательные меры, которые позволяли им регистрировать свои управления и осуществлять свою «каноническую» деятельность по управлению епархиями. А православные епископы этого были лишены. Рядовым же священникам власть все время тыкала в глаза: «ваши епископы - сплошь контрреволюционеры, а вы, если им подчиняетесь, - тоже». Придумать способ еще более отравить жизнь священнику, у которого такой «неправильный» епископ, не составляло для власти никакого труда.

Власть начинает использовать этот момент нелегальности управления Патриаршей Церкви. Это началось еще при Патриархе Тихоне, особенно усилилось при его преемниках. «Хотите легализоваться? Пожалуйста, но для этого вы должны доказать свою верность советской власти. Например, так, как это доказали обновленцы. Должны деятельно отмежеваться от любых форм контрреволюции». По-другому это называлось, «отмежеваться от тихоновщины».

«Тихоновцам» предлагали отмежеваться от «тихоновщины», как некоей «политической авантюры Тихона». В случае согласия на такое «отмежевание от тихоновщины», власть готова была предоставить регистрацию, возможность относительно спокойного существования. Примерно в таком же объеме, каким пользовались обновленцы. Такая целенаправленная политика ГПУ с использованием легализации и нелегальности в качестве инструмента разложения Церкви начинает приносить свои плоды во второй половине 1920-х годов.

Митрополит Петр отверг условия легализации, поскольку они фактически означали полное порабощение Церкви. Фактически власть требовала поставить под полный контроль всю кадровую политику Церкви. Тучков выражался примерно так: «Если нам надо будет убрать какого-нибудь архиерея, мы вам скажем, и вы его уберете». Архиерей, соответственно, по требованию местного уполномоченного ОГПУ, должен был убирать неугодных священников. Фактически церковное управление превращалось бы в некий такой филиал органов госбезопасности.

Митрополит Петр это отверг, и за это был арестован. Митрополит Сергий тоже поначалу отверг предложения богоборцев. Но затем, оказавшись в заключении, он все-таки условия советской власти принял и начал действовать вопреки тем самым взглядам, которые сам первоначально исповедовал. Начинал же митрополит Сергий управлять Церковью на рубеже 1925-1926 гг. с борьбы с новым расколом, спровоцированным властью, - с так называемым григорианством.

Григорианство - названо по имени руководителя раскола, архиепископа Екатеринбургского Григория (Яцковского). Оно стало улучшенной модификацией обновленчества. Обновленческих вождей народ презирал, за ними не шел. Тогда в ОГПУ решили подобрать для возглавления нового раскола таких церковных деятелей, которые имели бы какой-никакой авторитет в церковных кругах. Таким, в частности, стал архиепископ Григорий. Он в 1922 году был посажен в тюрьму фактически за неприятие обновленчества, получил 5 лет тюрьмы. Но, пробыв в тюрьме три года, он, видимо, принял предложение выйти на свободу в обмен на принятие условий легализации.

Возникло «обновление № 2», как стали говорить в народе, хотя григориане подчеркивали, что они «староцерковники» и даже «тихоновцы», что они не обновленцы, что они никаких реформ не допустят. В действительности же, характер их взаимоотношений с властью, с ОГПУ, был точно таким, как и у обновленцев. И народ сразу же это понял, почувствовал в григорианах пособников ОГПУ.

Митрополит Сергий в тот момент (январь 1926 г.) выступил в качестве консолидирующего центра не приемлющих новый раскол. Православные сплотились вокруг него. Митрополит Сергий доказывал власти, что контрреволюция - это не грех, и Церковь бороться с ней церковными мерами не может. Церковь обещает власти полную гражданскую лояльность, но не может взять на себя никаких обязательств по доказательству этой лояльности, не может принимать на себя функции какого-то сыска и, тем более, функции экзекуторские.

Не может налагать церковные кары за политическую деятельность - просоветскую или антисоветскую. Это не дело Церкви. Такая позиция митрополита Сергия вполне тогда выражала церковное самосознание, поэтому-то он и получил столь сильную поддержку Церкви в начале своего правления. Он продолжал ту же линию, что и Патриарх Тихон, линию церковной аполитичности.

Так было до конца 1926 г., когда митрополит Сергий тоже был арестован, провел три с половиной месяца в заключении. Тем временем власть делала все для того, чтобы усугубить начинавшиеся в разных местах церковные нестроения. На рубеже 1926–27 гг. уже практически повсеместно через завербованных агентов в рясах власть провоцировала локальные раскольчики. Появлялись инициативные группы, которые ходатайствовали о местной сепаратной легализации, и власть поддерживала стремление этих групп объявить о своей независимости, автокефалии и т. п.

Мотивы митрополита Сергия в компромиссе с властью

Митрополит Сергий весной 1927 года, находясь в тюрьме, приходит к заключению, что если не принять условия легализации, то церковная жизнь окончательно будет погружена в полный хаос, и это приведет к тому, что обновленцы, григориане и им подобные раскольники, полностью восторжествуют. Поэтому, дабы не допустить окончательного распадения Патриаршей Церкви, как организации, надо принимать условия легализации, которые предлагает власть, какими бы тяжелыми эти условия ни были.

Митрополит Сергий славился еще с дореволюционных времен как искуснейший дипломат, который умел договариваться с любой властью - и при Царе, и при Распутине, и при Временном правительстве, и даже в 1922 году при обновленцах. Он, очевидно, понадеялся на свои дипломатические таланты, что ему как-то удастся смягчить условия легализации, которые выдвигала власть, добиться уступок со стороны власти. А Тучков, очевидно, обещал пойти на такие уступки, обещал после легализации Патриаршего Синода разрешить провести собор Патриаршей Церкви, провести амнистию репрессированных священнослужителей.


В те годы, в середине 1920-х, около половины епископата находилось в заключении, поэтому, конечно же, такая амнистия была жизненно необходима Церкви. А те, епископы, которые не были в заключении, как правило, не имели возможности управлять своими епархиями, поскольку были связаны подписками. Митрополиту Сергию обещали в случае легализации снять все ограничения. Он условия принял.

Обернулось это всё тем, что обещания, которые дала советская власть, она не исполнила (очевидно, что и не собиралась их исполнять). Амнистии, по сути дела, не произошло. Кто-то из заключенных епископов вышел на свободу, но в основном те, у кого и так заканчивались сроки. То есть «амнистия» в отношении них выразилась в том, что им не дали сразу же новых сроков, как это практиковалось. Собор Патриаршей Церкви провести так и не позволили.

Более того, даже Синод митрополита Сергия, составленный им из тех членов, которые были угодны ОГПУ, не получил полноценной регистрации. Митрополиту Сергию была лишь дана справка довольно-таки издевательского характера, что ему и его Синоду разрешается приступить к работе. «Препятствий впредь до регистрации не усматривается», то есть в любой момент эти препятствия могли быть усмотрены, и деятельность этого Синода могла быть прекращена.

Деятельность Синода митрополита Сергия

Между тем, эта деятельность фактически полностью осуществлялась под диктовку ОГПУ. На первом же учредительном собрании Синод принял постановление обязать русских зарубежных клириков дать подписку о своей лояльности советской власти. Кто не даст подписку, будет исключен из ведения Московской Патриархии. Фактически это означало применение церковных наказаний по чисто политическим мотивам.

Далее на свет появилась печально известная июльская декларация митрополита Сергия «ваши радости - наши радости», как ее окрестили в народе. Хотя дословно такой фразы там не было, основная мысль, действительно, была такая. От лица Патриаршего Синода выражалась полная политическая солидарность с советской властью. Враги советской власти объявлялись врагами Церкви. «Всякий удар, направленный в Союз, мы воспринимаем как удар, направленный в нас».

Это, по сути дела, означало уже отказ от принципа церковной аполитичности, который до этого проводился руководством Патриаршей Церкви, и это, конечно, не могло не вызвать неприятия в церковных кругах. «Разделение справа», которое не удалось спровоцировать при Патриархе Тихоне и при митрополите Петре, возникает при митрополите Сергии. Более сорока епископов внутри страны, еще примерно столько же русских епископов за рубежом, заявляют об отделении от него.

Это было более болезненно, чем в случае с обновленчеством. В обновленчество уходили худшие, и, как ни прискорбно это было, но всё-таки это имело для Церкви очистительное значение. Даже один из вождей обновленчества, Антонин (Грановский), очень метко, хотя и грубо, охарактеризовал «Живую церковь» как «ассенизационную бочку Православной Церкви». Действительно, Церковь избавлялась от нечистот благодаря уходу обновленцев.

А в «правую оппозицию» митрополиту Сергию уходили уже лучшие. Достаточно сказать, что политики Митрополита Сергия не приняли все три назначенных Патриархом Тихоном кандидата в Патриаршие Местоблюстители: митрополит Казанский Кирилл (Смирнов), митрополит Ярославский Агафангел (Преображенский). Третий - ставший Патриаршим Местоблюстителем митрополит Петр (Полянский) из ссылки написал митрополиту Сергию письмо, в котором призывал его исправить допущенную ошибку, поставившую Церковь в унизительное положение. Целый ряд других видных иерархов, уважаемых и авторитетных, тоже заявили о своем неприятии политики митрополита Сергия.

В отдельных епархиях православные разделились примерно пополам - на «сергиан», как стали называть сторонников митрополита Сергия, и «антисергиан». Таким образом, власть отчасти добилась своего.

Волна сталинских гонений 1929–1930 годов

В конце 1920-х годов политика власти в отношении Церкви меняется. Советская власть посчитала Церковь уже достаточно разложенной изнутри. Антирелигиозная комиссия ЦК ВКП(б) выполнила своё предназначение и в 1929 году была распущена. После 1929 года коммунистическая власть возвращается к политике тотального уничтожения Церкви.

Поначалу обновленцы еще пользуются негласным покровительством, но оно постепенно сходит на нет, и уже в 1930-е годы обновленцы подвергаются репрессиям практически наравне с тихоновцами. Хотя некоторая очередность нанесения удара соблюдается: сначала в сталинскую мясорубку попадает «правая оппозиция», потом сергиевцы, потом григориане, потом обновленцы - как бы «справа налево». Но все равно в конечном итоге под репрессии попадают все.

1929 год - это начало новой, уже третьей, волны гонений. Конечно, это было связано и с общим генеральным изменением внутренней политики компартии. Сталин к тому времени расправился со всеми своими оппонентами внутри партии, окончательно сосредоточил в своих руках единоличную власть и начал проводить в жизнь свои взгляды, свою политику свертывания НЭПа, ускоренной индустриализации и коллективизации. Коллективизация подразумевала не только объединение крестьян в колхозы. Сплошная коллективизация означала удаление из деревень всего «антисоветского элемента», в который автоматически попадал весь церковный актив.

Поскольку абсолютное большинство храмов в 1920–1930-е годы были сельские, в ходе коллективизации по духовенству наносится удар небывалого масштаба, небывалой силы. Если в первую волну гонений пострадало около десяти тысяч служителей Церкви, во вторую, связанную с изъятием церковных ценностей и насаждением обновленчества, тоже примерно столько же (во вторую волну расстрелов было на порядок меньше), то третья волна по своему размаху в три раза превосходит первые две.

После 1929 года снова начинаются расстрелы - примерно каждый десятый, подвергавшийся аресту, затем расстреливался. Даже совершенно лояльных к советской власти, далеких от какой-либо политики, от какой-либо полемики, связанной с декларацией 1927 года, сельских батюшек арестовывали, отправляли в ссылки и лагеря: просто в силу политики тотальной «зачистки» русской деревни от всех, кого власть подозревала в нелояльности.

Духовенство всё автоматически зачислялось в разряд контрреволюционеров. Даже вождь обновленцев Введенский, готовый выполнить любое, самое подлое поручение власти, характеризовался Тучковым, как контрреволюционер: «поп, контрреволюционер». Почему контрреволюционер? Потому что поп, и не важно, что «красный».

Коммунизм против христианства: От террора к Большому террору

Наивысшего накала антицерковный террор достиг в 1937 году. На прошлой лекции Лидия Алексеевна Головкова в деталях рассказала, как осуществлялся механизм Большого террора. Но основные моменты необходимо отметить.

В декабре 1936-го была принята сталинская Конституция, которая, как я уже говорил, формально уравняла всех советских граждан в правах. Спустя год, в декабре 1937-го, должны были состояться первые всеобщие выборы в Советы всех уровней - от местных до Верховного, в которых должны были принять участие и все «бывшие» люди, в том числе священнослужители. В качестве, своего рода, смотра настроений населения, в преддверии этих выборов, в январе 1937 года была устроена всесоюзная однодневная перепись.


По настоянию Сталина, в список вопросов вопрос, который задавался в ходе переписи, был внесен вопрос об отношении к религии: «Верующий ли вы, если да, то к какой религии принадлежите»? Видимо, по замыслу организаторов переписи, она должна была продемонстрировать торжество насаждения атеизма в Советском Союзе.

Однако результаты оказались другими. Хотя, конечно же, люди понимали, чем они рисковали - опрос был, естественно, не анонимным - но, тем не менее, в большинстве они открыто признали себя верующими: две трети сельского населения и треть городского, в общей сложности 58% населения. В реальности процент верующих был еще более высоким.

В своей закрытой документации деятели «Союза воинствующих безбожников» признавали, что атеистов в стране не более 10%. То есть до 90% населения страны, оставались верующими людьми, несмотря на 20 лет антихристианского советского террора. Это не могло не напугать Сталина. Как эти верующие будут голосовать на выборах? Поэтому решено было отказаться от первоначально предполагаемого альтернативного характера выборов, выборы носили безальтернативный характер, но даже и в этой ситуации за исход выборов опасались.

(Конечно, еще больше Сталин боялся, какую позицию займут все эти «нелояльные» в случае начала большой войны, когда выбор будет осуществляться не на бумаге, а на деле. «Вождю народов» везде мерещились враги и изменники, по которым надо было нанести упреждающий удар.)

Поэтому в июле 1937 г. Политбюро принимает секретное решение о проведении «репрессивной кампании» в отношении «антисоветских элементов». На основании этого постановления Политбюро появляется серия секретных оперативных приказов наркома внутренних дел Ежова. Этими приказами предписывалось в конце августа начать и в четырехмесячный срок осуществить масштабную кампанию репрессий «антисоветского элемента».

Перечислялись контингенты, подлежащие репрессиям: бывшие кулаки, бывшие нэпманы, бывшие офицеры, чиновники и, в числе прочих, «церковники». Все, подлежащие репрессиям, делились на две категории: «более враждебные» и «менее враждебные». Первые подлежали расстрелу по приговорам «троек», вторые отправлялись в лагеря, на срок 8 или 10 лет. На практике священники и монахи, не говоря уже о епископах, обычно зачислялись в первую категорию, а миряне, проходившие по церковный делам, во вторую. Хотя бывали и отступления в ту и другую сторону.

Расчет Сталина был на то, что выборы состоятся в назначенный срок, 12 декабря, но все «бывшие» люди, весь этот «антисоветский элемент» до выборов не доживет, можно не опасаться того, что они как-то повлияют на результаты выборов. Таким образом, был дан старт кампании «Большого террора» в августе 1937 года. В четыре месяца не уложились, кампания растянулась до весны 1938 года и имела сокрушительные последствия для Церкви.

В конце 1937 г. Ежов похвалялся перед Сталиным: «В связи с ростом контрреволюционной активности церковников и сектантов, нами в последнее время по этим элементам нанесен значительный оперативный удар. Всего в августе-ноябре 1937 года арестовано 31 359 церковников и сектантов. Из них митрополитов и епископов на себя 166, попов - 9 116, монахов - 2 173, церковно-кулацкого актива (то есть мирян) - 19 904. Из этого количества осуждено к высшей мере…»

Дальше идут цифры - примерно половина арестованных. И это только за четыре месяца 1937-го. Террор еще продолжался и в 1938-м, да и в 1939-м, и в последующие годы не сошел на нет. «Оперативный удар нанесен исключительно по организующему и руководящему антисоветскому активу церковников и сектантов», - писал также Ежов - «в результате наших оперативных мероприятий почти полностью ликвидирован епископат Православной Церкви, что в значительной степени ослабило и дезорганизовало Церковь».

Чтобы было понятно, какого масштаба достиг террор, достаточно указать лишь на один факт. К 1939 году из тех двухсот епископов, которые были в Русской Церкви в 1920-е, уцелело на кафедрах всего лишь четыре: митрополит Сергий, ставший к тому времени Московским, митрополит Алексий Ленинградский (два будущих Патриарха) и по одному викарию у одного и другого. И всё. На весь Советский Союз! Митрополит Сергий по этому поводу мрачно шутил, что ближайший к нему правящий православный архиерей к востоку от Москвы - это другой митрополит Сергий, Японский.

Действительно, на всем пространстве от Москвы до Дальнего Востока, все епархии были разгромлены. На весь Советский Союз оставалось несколько сот действующих храмов. В основном, в тех местах, куда заезжали иностранцы: в Москве, в Ленинграде, в Киеве, в Одессе. А там, куда иностранцев не пускали, было вычищено практически все. В ряде областей - еще в начале 1930-х, а после Большого террора уже практически повсеместно.

Трудно поверить, но, например, на всю Советскую Белоруссию оставался один незакрытый храм, в каком-то отдаленном селе, куда просто не добрались. Официально незакрытыми числилось довольно много храмов, несколько тысяч. Но в абсолютном большинстве из них служб не было по той простой причине, что некому было служить - духовенства не оставалось.

Можно сказать, что митрополит Сергий своей политикой компромиссов, своим желанием, как он говорил, «спасти Церковь», спасти ее не сумел, хотя старался. Никакие компромиссы на власть не действовали, власть продолжала осуществлять свою политику планомерного уничтожения Церкви.

Христос спас Церковь - гонения приостановились с началом войны

Изменение политики власти произошло уже позднее, в годы войны. Невозможно было в условиях войны с сильнейшим и жесточайшим внешним врагом продолжать осуществлять полномасштабную войну и с собственным народом, который в абсолютном большинстве своем оставался верующим. Наоборот, необходимо было обращаться к Церкви, по сути дела, за помощью в деле патриотической мобилизации населения на борьбу с внешним врагом. Поэтому Сталин вынужден был свернуть антирелигиозные репрессии в годы войны.

Необходимо было дать ответ и немецко-фашистской пропаганде. Фашистский режим, конечно же, по сути своей с христианством абсолютно несовместим. И в случае победы фашистской Германии в войне, Церковь не ожидало ничего хорошего. Однако до победы в войне гитлеровская пропаганда очень активно использовала религиозный фактор.


Самому нападению на Советский Союз эта пропаганда пыталась придать характер чуть ли не Крестового похода для освобождения русского народа от ига безбожников. И действительно, на оккупированных территориях тысячами открывались храмы. На это тоже нужно было дать ответ. Какой может быть ответ? Если при Гитлере открываются храмы, то значит и при Сталине тоже должны открываться. Пусть и не в таких масштабах.

Кроме того, надо было расположить к Советскому Союзу западных союзников. А на Западе, особенно в Америке, крайне негативно относились к притеснениям религии со стороны коммунистов. Поэтому надо было показать Западу, что религия в Советском Союзе пользуется полной свободой.

В совокупности все эти факторы, плюс расчеты дальнейшего использования Церкви во внешнеполитических мероприятиях Советского Союза - все это побудило Сталина в годы войны политику очень существенно скорректировать, перейти от политики уничтожения Церкви к политике ее использования. Со стороны Патриархии это было воспринято с большим энтузиазмом, как некая победа. Митрополит Сергий, ставший в 1943 году Патриархом, принял новые условия существования, которые были предложены властью, негласный «конкордат»: готовность участвовать во внешне- и внутриполитических мероприятиях советской власти в обмен на существенное смягчение политики власти в отношении Церкви (особенно в отношении Московской Патриархии).

Патриархия включается в тот хор славословий Сталину, который повсеместно уже звучал. Если почитать «Журналы Московской Патриархии» тех лет, 1940-х - начала 1950-х, то там регулярно выражались самые верноподданнические чувства по отношению к «богоданному вождю дорогому Иосифу Виссарионовичу». Это было составной частью того характера взаимоотношений, которые установились в ходе войны и особенно после нее.

В действительности же, от планов по уничтожению Церкви Сталин не отказывался. Особенно это проявилось в последние годы жизни Сталина, когда гонения возобновились. Снова массовыми стали аресты, закрытие храмов, хотя все же не такими, как в конце 1930-х. Очень серьезное и опасное заблуждение - думать о Сталине, как о некоем покровителе Церкви.

В действительности, Сталин до конца своих дней оставался богоборцем, и факты об этом неопровержимо свидетельствуют. Богоборцем он был очень расчетливым, циничным. Когда он видел, что ему выгоднее Церковь использовать, он ее использовал. Когда видел, что это использование не дает тех результатов, на которые он рассчитывал, он снова санкционировал гонения.

Однако внешнее положение Московской Патриархии в последние годы Сталина казалось вполне прочным. Патриарх Алексий регулярно получал ордена Трудового Красного Знамени, митрополит Николай, второй человек в Церкви, ездил по всему миру, выступал на всевозможных конференциях в роли апологета советской политики и социалистического строя. О том, что в действительности против Церкви продолжаются жестокие гонения, многие во внешнем мире даже тогда уже и не подозревали.

Хрущевские гонения - «коммунизм и религия несовместимы»

Ситуация изменилась при Хрущеве, который открыто провозгласил в числе первоочередных задач, задачу покончить с религией. К 1980 году Хрущевым советским людям был обещан коммунизм. Очевидно, что коммунизм и религия несовместимы, а соответственно, до этого времени религия должна была исчезнуть. Хрущев даже обещал показать по телевизору «последнего советского попа», но не смог этого сделать.

Главное отличие хрущевских гонений от сталинских (и ленинских) заключалось в том, что они не были кровавыми. После разоблачения так называемого культа личности, после официального отказа от массовых репрессий, как главного метода внутренней политики, прибегать к новым масштабным арестам в отношении служителей Церкви Хрущеву было неудобно. Поэтому ставка была сделана на другие методы борьбы: экономические, административные и пропагандистские.

В хрущевское время антирелигиозная пропаганда по своему размаху даже превзошла то, что было в 1920–1930-е годы. Вновь против Церкви был задействован весь арсенал экономических и административных мер. Ущерб был нанесен весьма существенный. Так, например, количество монастырей за годы хрущевских гонений сократилось в четыре раза, количество приходов в два раза. Из восьми семинарий, открытых после войны, было закрыто пять.

Ответ Церкви - отдать жизнь за христианскую веру

Однако своей цели - покончить с религией - коммунисты так и не достигли. Не достигли ни при Ленине, ни при Сталине, ни при Хрущеве. Со стороны Церкви главным ответом на гонения стало исповедничество. Конечно, было и предательство. Случаи отпадения имели место и были не единичными и в первые годы советской власти, и в 1920-е, и в 1930-е, и после войны. Но все-таки абсолютное большинство, и духовенство, и миряне - представители церковного актива, оставались верны Церкви, и не шли по тому пути предательства, который им предлагала власть.

В конце1930-х это привело большинство из них к мученическому концу. Десятки тысяч священников и мирян за свою веру отдали жизни. Это стало главным ответом Церкви на гонения. Этот ответ, в итоге, оказался единственно правильным и единственно спасительным для Церкви. Хотя советская власть практически полностью физически разгромила Церковь, но духовно сломить она ее так и не смогла.

Этот подвиг мучеников и исповедников сыграл решающую роль в том, что все попытки власти покончить с религией, с верой, с христианством так и не увенчались успехом. В ответ на этот подвиг Сам Господь спас Церковь, спас тем, что направил ход истории так, что Сталин, его подручные, как ни хотели с Церковью покончить, этого сделать не смогли. В этом представляется главный ответ Церкви на антицерковную политику власти.

Текст выступления расшифрован и снабжен подзаголовками Александром Филипповым

СССР был создан большевиками в 1924 году, на месте Российской Империи. В 1917 году православная церковь была глубоко интегрирована в самодержавное государство и имела официальный статус. Это был главный фактор, который больше всего волновал большевиков и их отношения к религии. Они должны были полностью взять под свой контроль церковь. Таким образом, СССР стал первым государством, одна из идеологических целей которой, ликвидации религии и ее замена на всеобщий атеизм.

Коммунистический режим конфисковывал церковное имущество, высмеивали религию, преследовали верующих и распространяли атеизм в школах. О конфискации собственности религиозных организаций можно говорить долго, но частый итог этих конфискаций - незаконное обогащение.

Конфискация ценностей гробницы Александра Невского.

Суд над священником

Церковную утварь разбивали

Красноармейцы на субботнике выносят церковное имущество из Симонова монастыря, 1925 год.

2 января 1922 г. ВЦИК принял постановление «О ликвидации церковного имущества». 23 февраля 1922 года Президиум ВЦИК опубликовал декрет, в котором постановлял местным Советам «…изъять из церковных имуществ, переданных в пользование групп верующих всех религий, по описям и договорам все драгоценные предметы из золота, серебра и камней, изъятие коих не может существенно затронуть интересы самого культа, и передать в органы Народного Комиссариата Финансов для помощи голодающим».

Религия охотно одевается в узорные одежды искусства. храм это особого типа театр: алтарь - сцена, иконостас -декорация, духовенство - актеры, богослужение - музыкальная пьеса.

В 1920-х гг. в массовом порядке закрывались, переоборудовались или разрушались храмы, изымались и осквернялись святыни. Если в 1914 году в стране насчитывалось около 75 тыс. действующих церквей, часовен и молитвенных домов, то к 1939 году их осталось около ста.

Конфискованные митры, 1921 г.

В марте 1922 г. Ленин писал в секретном письме членам Политбюро: «Изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть произведено с беспощадной решительностью, безусловно ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше».

Арестованные священники, Одесса, 1920 год.

В 1920-х и 1930-х годов, такие организации, как Лига воинствующих безбожников были активны в антирелигиозной пропаганды. Атеизм был нормой в школах, коммунистических организаций (например, пионерскую организацию), и средств массовой информации.

С Воскресением Христовым боролись рейдами и танцами в храмах, а верующие устраивали «горячие точки» и исповедовались в письмах. Если религия - опиум, то Пасха - его супердоза, считала советская власть, не давая народу отмечать главный христианский праздник.

На борьбу с церковью в Союзе уходили миллиарды рублей, тонны бумажных отчетов и неизмеримое количество человеко-часов. Но стоило коммунистической идее дать сбой, как куличи и крашенки тут же выбрались из подполья.

Из многих освободившихся храмов попросторнее устраивали клубы. По словам историка, бывали случаи, когда молодежь не могла заставить себя ходить туда на гульки, и тогда местные функционеры буквально заставляли девчат танцевать в церкви в присутствии партверхушки. Кого замечали на всенощной или с крашенками, могли выгнать с работы или исключить из колхоза, и семье приходилось туго. «Страх так укоренился, что даже малыши осторожничали и знали: о том, что дома пекли куличи, рассказывать нельзя.

В 1930-м выходной из-за Пасхи перенесли с воскресенья на четверг, чтобы праздник стал рабочим днем. Когда эта практика не прижилась, горожан стали выгонять на ленинские субботники, воскресники и массовые шествия с чучелами священников, которые потом сжигали. К этому дню, по словам Олеси Стасюк, приурочивали антипасхальные лекции: детям рассказывали, что пасхальные гуляния плодят пьяниц и хулиганство. Колхозные бригады старались отправить на работу подальше в поле, а детей забирали на выездные экскурсии, за игнорирование которых родителей вызывали в школу. А в Страстную пятницу, время глубокой скорби у христиан, для школьников любили устраивать танцы.

Сразу после революции большевики начали бурную деятельность по замене религиозных праздников и обрядов новыми, советскими. «Внедрялись так называемые красные крестины, красные Пасхи, красные карнавалы (те, что со сжиганием чучел), которые должны были отвлекать народ от традиций, иметь понятную ему форму и идейное содержание, - рассказывает религиовед Виктор Еленский. - Опирались на ленинские слова о том, что церковь заменяет людям театр: мол, дайте им спектакли, и они воспримут большевистские идеи». Красные Пасхи, правда, просуществовали только в 20-30-х - уж слишком издевательскую пародию представляли они собой.

В конце 40-х в семьях предпраздничные приготовления все еще держали в тайне. «Когда в полночь из церкви выходил крестный ход, его уже поджидали: учителя высматривали школьников, а районные представители - местную интеллигенцию, - приводит он пример из свидетельств участников тех событий. - Исповедоваться к празднику научились заочно: записку со списком прегрешений человек передавал священнику через связных, а тот в письменной форме отпускал их или накладывал епитимию». Поскольку действующих храмов оставались единицы, поход на всенощную превращался в целое паломничество.

«Из отчета уполномоченного Верховного Совета по делам религий в Запорожской области Б. Козакова: «Мне довелось наблюдать, как в темную ночь под ливнем на расстоянии почти 2 км до Велико-Хортицкой церкви в грязи, болоте буквально пробирались старики з корзинками и сумками в руках. Когда их спрашивали, зачем они в такую непогоду мучают себя, отвечали: «Это не муки, а радость - идти в церковь на святую Пасху…».

Всплеск религиозности случился во время войны, и как ни странно, граждан почти не преследовали. «Сталин в своем выступлении в связи с началом Великой Отечественной даже обратился к народу на церковный лад - «братья и сестры!». А с 1943-го Московский патриархат уже активно использовался на внешней политической арене для пропаганды», - отмечает Виктор Еленский. Агрессивное высмеивание и сжигания чучел откинули как слишком брутальные, верующим отвели этакое гетто для тихого отмечания праздника, а остальных граждан планировали ненавязчиво занимать в пасхальные дни.

На атеистическую пропаганду в СССР выделяли сумасшедшие деньги; в каждом районе ответственные люди отчитывались о принятых антипасхальных мерах. В свойственной «советам» манере от них требовали, чтобы каждый год число посетителей церкви было ниже, чем в предыдущем. Особенно наседали на Западную Украину. Приходилось брать данные с потолка, и бывало, Донецкая область показывала чуть ли не втрое больший процент крещеных детей, чем Тернопольская, что невозможно по определению».

Чтобы удержать народ дома в святую ночь, власти делали ему неслыханный подарок - давали телеконцерты «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады» и прочие редкости. «Слыхал от старших: раньше у церкви ставили на ночь оркестр, играли похабные спектакли, выставляя дьяконов и батюшек пьяницами и крохоборами», - рассказывает уроженец Виннитчины Николай Лосенко. А в родном селе сына священника Анатолия Полегенько на Черкасчине ни одна всенощная не обходилась без музыкального фона. В центре села храм соседствовал с клубом, и как только прихожане выходили с крестным ходом, на танцах громче прежнего гремела веселая музыка; заходили обратно - звук приглушался. «Доходило до того, что перед Пасхой и с неделю после родители яиц в доме не держали вообще - ни сырых, ни вареных, ни белых, ни красных, - говорит Полегенько. - До войны отец был вынужден уходить подальше в поле и в одиночестве исполнял пасхальные песнопения».

Ближе к перестройке борьба режима с религией становилась профанацией. Адекватные «контролеры» никого не карали, но играли роль до конца. «Учителя вели беседы про «поповский мрак» чисто для проформы, за крашенки могли разве по-отечески пожурить, - говорит Лосенко. - Они и председатель вместе с сельсоветом и куличи пекли, и детей крестили, просто не афишировали это».

1961 год. Суд над верующими

Единство несоединимого или диалектический материализм наших дней. В последние годы, когда у людей возрождается религиозное чувство и многие атеисты приходят к вере, нередко приходится слышать, что у христианства и коммунизма одни и те же идеалы. Вместе с тем, все заповеди христианства и догмы коммунизма абсолютно антагонистичны: "Не укради" - "Экспроприация экспроприаторов" ; "Не убий" - "Бей буржуев" ; "Молитесь за врагов своих" - "Если враг не сдается - его уничтожают" ; - и так при всех сравнениях. Между тем, в нынешние времена великой социальной несправедливости и обмана массовое сознание тоскует по уравниловке, а многим униженным российским гражданам хочется верить мифу о том, что Христос и Маркс пришли на землю для защиты униженных и обездоленных - "последних". Для них коммунистическая риторика - это единственно известный им язык, ибо всякий другой десятилетиями был недоступен. Для них советское прошлое - это социальная справедливость, а красный флаг - символ разрушенной и попранной родины. И потому причудливо соединяется в сознании людей дореволюционные и советские понятия, православные и коммунистические образы.

Поэтому современный неокоммунизм нечто совершенно иное, чем коммунизм классический. Но это не означает, что и собственно коммунизм становится другим. Идя на встречу массам, но, преследуя свои цели, сегодняшние партийные идеологи пытаются предать забвению людоедское прошлое коммунизма, для чего придают этой идеологии не свойственный ей человеколюбивый характер. Оттого все чаще можно услышать, что христианство и коммунизм чуть ли ни одной природы.

Таким образом, низы не способны в нынешнее смутное время на иное мировоззрение, коммунистическим же верхам иного и не нужно. Жизнь нередко соединяет несоединимое. Понятно, когда о близости коммунистических и христианских идеалов говорят люди, которые ничего не знают о религии. Менее понятно другое: как некоторые православные мыслители, церковные и общественные деятели тоже поддаются этому соблазну, - уже забыли уроки коммунизма?

"С чего начать?" - или что подменяет коммунизм? Прежде всего, можно заметить, как рьяно стремилась идеология коммунизма подменить собою религию, обратиться в нее, подобно старой колдунье в прекрасную девицу, перенять ее форму. Борясь с религией как "превратным мировоззрением" (К.Маркс), коммунизм принимает ложнорелигиозное обличье. Его идеология претендует на собственную версию сотворения мира и происхождения человека (дарвинизм). В основе ее лежит вероучение со своего рода "священным писанием", с "догматами" и "заповедями". В ней свое учение о пути "спасения" и "мученики веры". Она выдвигает, в конце концов, своего "спасителя", который, в отличие от истинного Спасителя, не сам идет на жертву, а посылает на смерть миллионы людей. Социалистическая псевдорелигия, профанируя священные образы, насаждает свои "догматы", "культ", "обряд", свои церемониальные действия (парады, демонстрации, собрания, пение "Интернационала"); строит и культово оформляет "храмы" (дворцы советов, съездов, клубы, красные уголки с портретами Ленина - пародирование красного угла с иконами в русских избах); возводит гробницы (мавзолеи), подменяет мощи святых мумиями вождей (хотя, с последовательно атеистических и материалистических позиций невозможно объяснить поклонение праху вождя).

Коммунистические демонстрации пародируют христианский крестный ход, со своими "хоругвями" (транспарантами, знаменами), портретами "святых" (вождей). В вожде социализма персонифицируются качества верховного жреца, а то и человекобога (Сталин). Существуют коммунистические "священные писания" (произведения вождей и теоретиков, постановления партии) и каста их толкователей. Многие идеологические лозунги являются своего рода молитвенными заклинаниями: именем революции, без Ленина по ленинскому пути, священная ненависть. Коммунистический голубь мира замещает образ Духа Святого, изображающегося в иконописи в образе голубя: "...И се, отверзлись Ему небеса, и увидел Иоанн Духа Божия, Который сходил, как голубь, и ниспускался на Него" (Мф.3,16). Культово-обрядовая сторона социализма инициируется коммунистической антибытийной мистикой.

Сакрализуются некоторые гражданские праздники, профанируя религиозные. Так главный советский праздник - день первой в мире социалистической революции (7-е ноября) был нацелен на замещение Рождества Христова. По существу седьмого ноября отмечалось рождение социального антихриста - первое всецелое воплощение идеологии небытия. Демонстрация трудящихся в этот день должна была символизировать и стимулировать преданность духу социалистического рождества, военный парад - заявлять об отмобилизованной мощи для защиты первого плацдарма. 1 мая - Международный день солидарности трудящихся - подражал Воскресению Господню, Пасхе. Это эсхатологический (конечный, запредельный) праздник грядущего всемирного торжества коммунизма. Демонстрация в этот день свидетельствовала о сплоченности товарищей в антихристе (трудящихся всего мира) в борьбе за полное и окончательное утверждение коммунизма во всем мире. Военный парад должен был показывать мощь и готовность использовать эту сплоченность для всемирной экспансии. Это разоблачало агрессивные притязания коммунистического режима, поэтому в последние годы в СССР отказались от военного парада 1 Мая.

Какую же цель преследовала эта вселенская подмена? Какую сверхзадачу камуфлировал этот глобальный обман? Слова Спасителя о дьяволе ("...он лжец и отец лжи" /Ин.8,44/) можно отнести и к коммунистической идеологии как форме мирового зла. Ибо цели их совпадают - окончательная гибель человека. Но поскольку человечество, естественно, не может согласиться на собственную гибель, его нужно заманить, обратить болотные огни в путеводные светила. Но эта эзотерическая - тайная цель, как правило, скрывается и экзальтированно скандируется в состояниях идеологической одержимости: "и как один умрем в борьбе за это" . Так как идеология материалистического атеизма направлена на глобальные фикции, то ее окончательной целью, тем, что скрывается за всеми явными целями, оказывается небытие как таковое.

"Что делать?" - или что уничтожает коммунизм? Cегодня распространено мнение, что идея коммунизма прекрасна, но в процессе реализации она была извращена. Между тем история человечества не знает большего согласия между теорией и практикой, чем в странах с коммунистическим режимом. Тип государства, неизменные многомиллионные жертвы, классовое неравенство, но главное - невиданные гонения на верующих, разрушение религиозного и построение атеистического уклада жизни, - все это результаты скрупулезного следования букве идеологии. Произведения классиков марксизма-ленинизма преисполнены инфернальной ненависти к Богу, к религии, агрессии к Церкви. Для удостоверения в этом достаточно заглянуть в сборник "Маркс, Энгельс, Ленин о религии". Таким образом, непредвзятый анализ коммунистической доктрины убеждает в том, что эта идеология не только предельно атеистична, но и является теоретическим обоснованием тотального богоборчества. Поскольку христианство есть высшее откровение личности - явление личности Божественной в личности человеческой, и откровение церковной соборности людей, - то коммунизм, нацеленный на разрушение оснований бытия и божественных основ личности, является радикальным антихристианством.

Прежде всего, христианство и коммунизм непримиримы в главном - в концепции происхождения человека. Христианство утверждает богоподобие человека как высшую, ни к чему не сводимую ценность в этом мире. Только к имеющему образ и подобие Божие человеку могут быть обращены слова: "...Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим... возлюби ближнего твоего, как самого себя..." (Мф.22,37-39). Как писал Н.А.Бердяев, "Бог глубже во мне, чем я сам" . Истинный антропоцентризм возможен только в теоцентризме. Откровение христианства о человеке одарило его невиданными силами и связано с упованием на его высокую миссию в мире. Бог создал человека по Своему образу и подобию. За то, как человек провел земную жизнь, он должен будет ответить перед Господом в свой смертный час. Верой и добрыми делами человек спасается, наследует жизнь вечную и Царство Небесное. То, что человек есть образ и подобие Божие, означает, что человек - неповторимая, свободная личность, обладающая созидательной волей, способная к духовному совершенствованию.

Отказываясь от Бога, человек отвергает свою сущность. Концепция человека - его происхождение, природа, назначение, - и была извращена атеистической идеологией, утверждающей, что человек - результат эволюции обезьяны. В человеке отрицалось главное: небесное происхождение, вечная душа, свободная воля, вселенская ответственность и возможность спасения. И это безбожное, униженное, обездушенное существо объявлялось царем природы. Доминанта социализма - богоборческий титанизм, скрытая или явная одержимость борьбой с творением Божиим и с Самим Творцом. Поэтому социалистическая идеология направлена на разрушение религии - связи человека с Богом, основы человеческого существования. "Социализм есть не только рабочий вопрос или так называемого четвертого сословия, но по преимуществу есть атеистический вопрос, вопрос совершенного воплощения атеизма, вопрос Вавилонской башни, строящейся именно без Бога, не для достижения небес с земли, а сведения небес на землю" (Ф.М.Достоевский). Основоположники коммунистической идеологии никогда не скрывали намерения по отношению к религии: "Борьба с ним (христианским миропорядком)... в конце концов, является нашим единственным насущным делом" (Ф.Энгельс).

Внутренний пафос социализма - антидуховность. Социализм объявляет войну духу, утверждая первичность материи. При последовательно материалистической установке человек духовно деградирует, в нем разнуздываются плотские страсти и стихии.

Социализм стремится к полному усреднению качественного многообразия жизни, к уничтожению человеческой индивидуальности, личности как искры Божией. "Социалистическая идеология стремится редуцировать человеческую личность к ее самым примитивным, низшим слоям и в каждую эпоху опирается в этом на наиболее радикальную "критику человека", созданную в то время" (И.Р.Шафаревич).

Тоталитарная социалистическая идеология отрицает свободу человека, превращая его в "винтик" социальной машины. Когда свобода сводится к осознанной необходимости, человек должен сознательно отказаться от свободы, отдаться механистической необходимости, "закону" революционной целесообразности.

"...Бог есть любовь" (1Ин.4,8), и Бог ждет от свободного человека свободной любви. "Способ осуществления единства во Христе, для созидания Тела Его, есть любовь" (прот.Александр Шмеман). В христианстве любовь - основной бытийный импульс личности. Социал-коммунизм культивирует ненависть и всеобщую вражду - классовую борьбу, праведный гнев и т.п. Социализм разрушает религиозно-нравственные основы семьи, на ранних этапах открыто отрицая ее, на поздних - превращая в ячейку общественного улья.

Социализм запрещает частную собственность, которая является формой индивидуальной связи человека с космосом (существами, предметами, землей). Это делает неэффективным народное хозяйство и разрушает его, ибо хозяйственная активность призвана реализовывать религиозное назначение человека как хозяина и устроителя земного порядка. Тоталитарная милитаристическая экономика необходима коммунистическому режиму для мобилизации всех ресурсов общества на экспансию коммунистического образа жизни.

Предельная цель социализма - разрушение Церкви Божией - Богом установленного общества верующих во Христа, соединенного словом Божиим, священноначалием и Таинствами, под невидимым управлением Самого Господа и Духа Божия, для вечной жизни и спасения. Истинному обществу, братству в любви социализм противопоставляет товарищество в ненависти и лжи. Социализм обрубает в человеке связь с вечностью, вытравливает память о вечной жизни. Христос - Глава Церкви, а Церковь - Его Тело. Жизнь в Церкви есть созидание Тела Христова. Истинного Главу социализм подменяет антихристом, а Град Божий - утопией. Экклесия - Церковь - означает "собрание всех вместе в единство" (св.Кирилл Иерусалимский). "Это есть единство людей во Христе с Богом и единство людей во Христе между собой" (свящ.Александр Шмеман). "Церковь есть единство не только в том смысле, что она одна и единственна, она есть единство, прежде всего, потому, что сама ее сущность заключается в воссоединении разделенного и раздробленного человеческого рода" (Г.В.Флоровский). "Церковь есть подобие бытия Святой Троицы, подобие, в котором многие становятся одним" (митр.Антоний (Блум)). А социализм воплощает силы раздора, разлада, разъединения, распадения всего в ничто. Он противоположен всем бытийным, мистическим силам, созидающим истинную человеческую общность - соборность, Церковь. Восстание на Церковь есть восстание на единство, святость, соборность, преемственность и истинную иерархичность жизни.

В конечном итоге социализм направлен на разрушение тех реальностей, которые созидаются христианством. Обращаясь к социалистам, Николай Бердяев писал: "Гибель личности человеческой должна окончательно завершиться в вашем человеческом коллективе, в котором погибнут все реальности, в вашем грядущем муравейнике, этом страшном Левиафане... Ваш коллектив есть лжереальность, которая должна восстать на месте гибели всех подлинных реальностей, реальности личности, реальности нации, реальности Церкви, реальности человечества, реальности космоса, реальности Бога. Поистине всякая реальность есть личность и имеет живую душу - и человек, и нация, и человечество, и космос, и Церковь, и Бог. Никакая личность в иерархии личностей не уничтожается и не губит никакой личности, но восполняет и обогащает. Все реальности входят в конкретное всеединство. Ваш же безличный коллектив, лишенный души, оторванный от онтологической основы, несет в себе смерть всякому личному бытию. И потому торжество его было бы торжеством духа небытия, победой ничто" .

Коммунистом хочешь быть - атеистом быть обязан. Марксистский коммунизм как самая радикальная богоборческая идеология атеистичен и материалистичен по существу, последовательно и принципиально. Атеизм и материализм являются неотъемлемой сущностью, источником энергии и целеполагания коммунизма. Невозможно, отказавшись от атеизма, оставаться коммунистом.

Атеистический коммунизм призывает к строительству светлого будущего здесь - на земле. Этой цели должна быть подчинена вся жизнь всех поколений строителей коммунизма. Победа коммунизма и нужды строительства светлого будущего оказываются высшими критериями мысли и жизни. Это значит, что человеческая энергия должна сосредоточиться на глобальном проекте земного переустройства, завершение которого выносится в неопределенное будущее. Но, чтобы сконцентрировать силы человечества на исторической горизонтали, требуется разрушить духовную вертикаль, соединяющую душу человека с небом и вечностью. Атеизм и служит тому, чтобы сбить усилия духовного подъема человечества. Чтобы компенсировать потерю духовных ценностей и заменить их на приземленные идеалы, необходим материализм.

Атеистическая материалистическая идеология не отрицает той религиозной истины, что смысл человеческой жизни - за пределами жизни. Но заменяет этот смысл на противоположный: цель жизни каждого человека "опускается" из вечности в светлое будущее мировой истории.

Непредвзятый анализ этой догмы показывает ее полное самообессмысливание. Об этом свидетельствуют некоторые фундаментальные противоречия коммунистической идеологии.

1. Жизнь каждого человека абсолютно конечна. Вечная душа - иллюзия, тело - тленно, человек после смерти не имеет никакого бытия. Поэтому каждого индивидуума за пределами его жизни ничто ни с чем и ни с кем не связывает. Однако эта конкретная жизнь должна быть полностью подчинена тому абстрактному, к чему она не имеет никакого отношения: жизни бесконечно далеких будущих поколений. Каждое отдельно взятое поколение по существу играет роль "удобрения" для взращивания счастливых поколений, которые будут жить при коммунизме. Но так как все люди, по смыслу этой доктрины, нумерически равнозначны - все прейдут в прах без остатка, - непонятно: по каким критериям одни люди, должны служить другим, одни поколения должны быть принесены в жертву другим. Таким образом, "для чего мне тогда жить хорошо, делать добро, если я умру на земле совсем? Без бессмертия-то ведь все дело в том, чтоб только достигнуть мой срок, и там хоть все гори. А если так, то почему мне (если я только надеюсь на мою ловкость и ум, чтоб не попасться закону) и не зарезать другого, не ограбить, не обворовать, или почему мне, если уж не резать, так прямо не жить на счет других, в одну свою утробу? Ведь я умру, и все умрет, ничего не будет!" (Ф.М.Достоевский).

2. Более того, диалектический материализм утверждает, что и человечество, и мир в целом абсолютно конечны. Вселенная представляет собой вечный "круговорот, в котором каждая конечная форма существования материи - безразлично, солнце или туманность, отдельное животное или животный вид, химическое соединение или разложение - одинаково преходяща и в которой ничто не вечно, кроме вечно изменяющейся материи и законов ее движения и изменения" (Ф.Энгельс "Диалектика природы"). Конечная катастрофа, которая, как уверяет Энгельс, "с железной необходимостью... истребит на Земле свой высший цвет - мыслящий дух" - превратит все достижения человечества в небытие. Но этим обессмысливаются все усилия всех поколений строителей коммунизма. Таким образом, то светлое будущее, ради которого человечество приносит кровавые жертвы в революциях, классовой борьбе, перековке, строительстве, перестройке, есть чистая иллюзия. Вселенная оказывается бесконечным клокотанием хаоса, а горение истории человечества оправдывается только яркой вспышкой в конце ее - перед наступлением полного и окончательного мрака.

3. В идее "атеистического будущего" заложено принципиальное противоречие. С одной стороны, оно должно быть завершено, чтобы цель была достигнута, чтобы был подвигающий итог. С другой же - время никогда не может завершиться, ибо цель не должна исчезнуть, чтобы продолжалось бесконечное поступательное движение ("наш бог - бег" - Маяковский). Получается, что "атеистическое будущее" одновременно должно и завершиться, и не завершиться. Этим в атеистическом мировоззрении размывается понятие исторического времени, ибо оно может иметь смысл только внутри вечности. Во избежание осознания этого противоречия оно прикрывается таким противоречивым представлением о вечности, которое можно назвать "неопределенной длительностью". Причем не-вечность времени маскируется.

4. Несостоятелен во всех отношениях фундамент атеистической морали, ибо он логически совершенно противоречив:

• система морали состоит из неких норм, общезначимых и общеобязательных нравственных предписаний, имеющих вследствие этого объективный характер, исходящих из незыблемого вечного авторитета;
• нормы - общеобязательные установления морали - не могут являться чем-то материальным по определению;
• значит, мораль как таковая может иметь только объективный и духовный характер;
• но именно объективная духовность начисто отрицается материалистическим атеизмом, который допускает лишь субъективную духовность в нашей голове.

Отсюда ясно, что в атеистическом материалистическом мировоззрении нет и не может быть системы объективной нравственности. Эта идеология аморальна не только по своим результатам, но и по исходным принципам. Очевидно, что "Без веры в свою душу и в ее бессмертие бытие человека неестественно, немыслимо и невыносимо... Нет добродетели, если нет бессмертия... Если нет Бога и бессмертия души, то не может быть и любви к человечеству" (Ф.М.Достоевский). Поскольку для нравственности нет никаких оснований, то "друг человечества с шатостию нравственных оснований есть людоед человечества, не говоря о его тщеславии; ибо оскорбите тщеславие которого-нибудь из сих бесчисленных друзей человечества, и он тотчас же готов зажечь мир с четырех концов из мелкого мщения" (Ф.М.Достоевский).

Против этого можно возражать только с позиций нематериалистических, что и делает атеизм. Но это значит, что, прикрывая одно, он обнажает другое: беря на вооружение нематериалистические аргументы, атеизм опровергает себя. Подобную попытку самоутверждения самоопровержением и представляет собой диалектический материализм - единство несоединимого. Ибо возможна только диалектика идей, смыслов, законов, природа которых не может быть материальной, если даже это будут законы материального мира. В материи самой по себе не может быть диалектики, а диалектика не может быть по природе материальной.

5. Если разрушить духовные ориентиры, благодаря которым человечество тысячелетиями себя созидало, и заменить их на противоположные, то по логике вещей эта подмена должна привести к разрушению достигнутого. Этот закон невозможности земного благоустроения при богоборчестве подтвердился практически во всех без исключения случаях воплощения коммунистической атеистической идеологии. Ни одна страна не стала богаче ни духовно, ни материально после внедрения системы государственного атеизма и материализма, но все они во многом откатились назад. Во всех странах при захвате их силами атеистической идеологии было уничтожено невиданное количество людей и нанесены огромные разрушения. Это и теоретически и практически доказывает: и материальное процветание недостижимо при абсолютном сосредоточии на борьбе за материальное процветание. Без высших ориентиров, без религии человеческое общество не способно даже на значительные достижения в материальной цивилизации.

Таким образом, коммунистический идеал светлого будущего на земле не только обессмысливается фактом неизбежной полной гибели всех его достижений, но и недостижим по существу. Он представляет собой не только глобальную иллюзию - то, что само по себе существует, но принципиально недостижимо, но и полную фикцию - то, чего никогда нигде не было и быть не может по природе вещей.

Логическую несостоятельность коммунистической атеистической идеологии можно обнаружить во всех ее сферах. Поэтому идеология так меняет психологию человека, чтобы критическое ее рассмотрение стало невозможным. В идеальном случае догмы идеологии должны стать предметом бессознательной веры. В худшем случае обнажающие критические вопросы вытесняются из поля зрения. Противоречия идеологии выпадают из сферы интереса идеологов. Любые указания на фундаментальные противоречия кончаются тем, что теоретики стремятся перевести взор на "спасительные" догмы, требующие слепой веры, а не понимания. Ибо полное самоосознание идеологической доктрины неизбежно приведет к ее самоотрицанию.

Осознание смысла разоблачает бессмыслицу. Но последовательность мысли требует мужества выбора и поступка, понять - значит изменить свое отношение к господствующим представлениям, изменить образ жизни. Но именно это не способны совершить верные - жрецы атеизма, ибо служили ему по большей части не по совести, а за чечевичную похлебку.

Чтобы скрыть то, что скрыть невозможно, и в то же время создать для человека возможность самооправдания, идеологическая система внедряет психологию двоемыслия. Человек знает, но как бы не замечает проблемы. Он не может не знать, но не хочет знать. Синдром идеологического двоемыслия глубоко исследован Достоевским, Оруэллом, Кестлером.

Большинство противоречий в идеологическом мировоззрении носит не теоретический, а экзистенциальный характер. Они не только структурируют идеологическую систему, но и складываются в организующие принципы жизни общества. Коммунизм можно и не ловить на противоречиях, ибо нелогичность, непоследовательность и, в конечном счете, ложь и бессмысленность являются фундаментом его мировоззренческой концепции. Атеистическая материалистическая идеология не может быть не противоречивой, ибо она является единством того, что отрицается, и самого отрицания. Так, например, материалисты-атеисты не могут требовать аморальности впрямую, открыто и до конца отрицать нравственность как идеальные общеобязательные нормы, хотя именно такое отрицание и заложено в их мировоззрении. Пафосом борьбы за торжество идеи атеизма и материализма идеология подрубает собственные корни. Материалисты фактом борьбы за абсолютный для них идеал отрицают материалистическую картину мира.

Атеисты не могут быть полными атеистами, так как последовательная логика их доктрины требует от них самоистребления. Как было сказано, цель и смысл жизни в атеистической картине мира полностью иллюзорны и фиктивны. Осознание того, что эволюция мироздания, история цивилизации, судьба каждого человека совершенно обессмысливаются фактом полной и окончательной гибели всего и вся, - должно было бы привести атеиста к убеждению в бессмысленности собственной жизни и напряженной борьбы за некие "идеалы".

Чем же оправдать свое существование, если итоги его совершенно бессмысленны?! Логика этого героического пессимизма в конечном итоге должна была бы привести к необходимости самоубийства. Но атеисты, естественно, не имеют мужества до конца осознать и утверждать в собственной жизни железные выводы атеистической материалистической догмы. Предельный атеизм есть отсутствие бытия - смерть. Но сам факт существования атеиста есть отрицание атеизма как такового.

Жизнь человека является первейшим доказательством бытия Божия. Ибо жизнь есть ежечасное прорастание смысла и постоянное утверждение идеала. Иначе ради чего бы мы ежедневно делали то, что делаем: выполняем свои обязанности, стремимся к чему-то, боремся? Всякий смысл возможен, только если есть итоговый Смысл, а не прах и пепел. Атеизму не-атеизма нужно ровно настолько, чтобы человек оставался в реальности как проводник небытия. Но невозможность для человека полного отъединения от бытия делает возможной борьбу за его душу. Всякий богоборец в неисповедимой глубине души соединен с Творцом бытия, с Которым он борется, и эта связь являет потенцию освобождения и возрождения.

"Какой дорогой идете, товарищи?" - или куда тянет коммунизм? Так как идеология светлого будущего стремится направить человечество на фиктивные цели, то атеизм необходим ей и для того, чтобы лишить сознание человека духовной вертикали, с высоты которой может быть обнаружен этот грандиозный обман и самообман. Для иллюстрации этого, вслед за И.Р.Шафаревичем, процитируем выдающееся по своей обнаженности высказывание одного из идеологов постреволюционного атеистического искусства А.К.Гастева: "Мы не будем рваться в эти жалкие выси, которые зовутся небом. Небо - создание праздных, лежачих, ленивых и робких людей. Риньтесь вниз!.. Мы войдем в землю тысячами, мы войдем туда миллионами, мы войдем океаном людей! Но оттуда не выйдем, не выйдем уже никогда" .

Материализм нужен идеологии, чтобы дать человеку замену того, что отбирает у него атеизм: вместо высших духовных ценностей - фикцию материального процветания. Но утверждение фикции в качестве идеала требует перманентного обмана и самообмана. Отсюда чем больше в обществе атеизма и материализма, тем больше оно вынуждено требовать атеизма и материализма. Ибо каждый следующий шаг к конечной фикции - пропасти небытия - требует все большего ослепления.

Атеизм необходим идеологии и потому, что только с атеистических позиций можно оправдать террор и гипнотизировать общество террором. "Если Бога нет - то все позволено" (Ф.М.Достоевский) и все оправдывается нуждами революции. И не потому только, что нет Божьего наказания, но нет и Создателя, Источника добра, нет абсолютных критериев добра и зла. Достоевский устами старца Зосимы в романе "Братья Карамазовы" говорит о "диалектике" атеистического социализма: "Мыслят устроиться справедливо, но отвергнув Христа, кончат тем, что зальют мир кровью, ибо кровь зовет кровь, а извлекающий меч погибает мечом. И если бы не обетование Христово, то так и истребили бы друг друга даже до последних двух человек на земле" . При отрицании вечной жизни обесценивается и земная человеческая жизнь. Атеизм стремится лишить человека упования на вечность, чтобы можно было терроризировать его возможностью отнять все, чем он обладает, - земную жизнь. Лишенный ощущения вечности, веры в бессмертие души, человек судорожно цепляется за жизнь, ради ее сохранения готов идти на любую подлость. Жизнь превращается в мерзость, если нет ценностей выше земной жизни.

Таким образом, религия и Церковь ведут человечество к спасению, ориентируя на вечные ценности, в свете их давая осмысление всему и жизни в целом. Атеистическая материалистическая идеология отвергает надмирный смысл и погружает человечество во мрак. Ее цели и идеалы имманентны материальному космосу, чем отрицается смысл идеала как такового (природа которого не может быть материальной) и обессмысливается положительное содержание жизни (фактом полной и окончательной гибели человека, человечества, мироздания в целом). Как вечное адское прозябание на земле, как бесконечное обустраивание материального мира представляют коммуноидеологи смысл жизни.

Так как идеология материалистического атеизма направлена на подмену истины глобальными фикциями, то ее окончательной целью, тем, что скрывается за всеми явными целями, оказывается небытие как таковое. Это радикальнейшая в мировой истории богоборческая идеология и сила. Богоборчество - это борьба против Творца и Его творения, мира и человека. Коммунизм, как идеология разрушения Божьего творения, есть целеполагание к небытию и концентрация в культуре антибытийных сил, порабощение и разложение человека духами социального небытия. Коммунистическая идеология стремится переориентировать человечество с пути духовного созидания на путь духовной гибели. Но эта эзотерическая - тайная - цель, как правило, скрывается и экзальтированно скандируется в состояниях идеологической одержимости: "И как один умрем в борьбе за это" (Песня гражданской войны "За власть Советов..." - Ред. ) .

На что нацелено мировое коммунистическое движение? Оно могло бы истребить цивилизацию. Но коммунизм стремится обойти непреодолимое сопротивление инстинкта жизни человечества и столкнуть его на путь, который больше соответствует эзотерической цели идеологии. Как социальная форма мирового зла коммунизм стремится не столько к уничтожению цивилизации, сколько к духовной гибели человечества. Духовно же человек гибнет не с физической смертью, а отдаваясь злу.

В конечном итоге коммунизм насаждает в мире такие формы существования, которые были бы разрушением Божьего творения и установлением царства зла на земле. Полное отсутствие духовной жизни и является духовной смертью. Вечное адское прозябание на земле можно вообразить, представив себе, что сталинизм охватил весь мир и установился навечно, или представив полную реализацию антиутопии Оруэлла. Это был бы фантом, призрак жизни, дьявольский мираж, вечное наваждение. Абсолютно механистическое и натуральное физическое существование и было бы формой небытия.

Опыт показывает, что установлению призрачных форм существования люди сопротивляются меньше, чем полному физическому истреблению, ибо человека легче обольстить иллюзией жизни, нежели отобрать у него жизнь. Коммунизм допускает человека к существованию в той степени, в какой оно способствует созданию условий его духовной гибели. Оставляя обломки жизни и остатки связей, которые человек боится потерять, коммунизм запугивает смертью и заманивает в ловушку небытия. Грозя отобрать последние жизненные блага, коммунистический режим заставляет человека все больше идти на сделку с совестью, предавать своих близких, отказываться от высших идеалов. Пугая смертью, коммунизм отбирает человеческую душу. Сильные же духом обречены на физическое истребление. Это - попытка всеобщей селекции небытия. Но убитый герой умирает мучеником, и душа его спасена. Он увеличивает силу духовного противостояния небытию. Обольщение же ведет к духовной смерти. В плане вечности и спасения прельщение адской жизнью несравненно гибельнее, чем физическая смерть.

Противостоять мировому злу можно только силой духа, беззаветной верой в божественные основы жизни и непреклонным мужеством перед лицом смерти. Только когда мы готовы пожертвовать всем, в том числе и собственной жизнью, ради сохранения своего божественного достоинства и свободы, только тогда мы способны сохранить и саму жизнь, и высший смысл ее. Продав душу, человек теряет все, сохранив душу, он оставляет возможность все обрести.

Отсюда понятно, почему основной удар коммунизм направляет на духовную сердцевину бытия: на Церковь как тело Христово и религиозную веру как связь человека с божественными основами бытия. Коммунизм последовательно захватывает все реальности, обращая их на разрушение божественного достоинства человеческой личности как персоналистического стержня бытия и солидарности людей в вере как соборного основания человечества.

Тактика коммунистического режима может быть невероятно гибкой (отсюда непрерывно меняющиеся русла генеральной линии партии) потому, что для него в жизни нет ничего самоценного. Коммунизм готов пожертвовать чем угодно ради сохранения возможностей дальнейшей экспансии и уничтожения, сохранения плацдарма в реальности. Сбережение коммунистических сил в отдельном регионе может быть более важной задачей, чем физическое истребление всего в нем ценою собственной гибели.

Стратегия и тактика мирового коммунизма сформировались при захвате России, ставшей первым и основным плацдармом социальных небытийных сил. Коммунизм упорно завоевывал реальность, чтобы выстроить из нее прельстительный и насильственный путь к небытию. Идеология как единственно доступная система мировоззрения нужна, чтобы соблазнить умы. Обольщенные нужны, чтобы воспитать из них вождей и авангард, из которых необходимо сколотить такую партию. Партия создавалась как рычаг для захвата государственной власти в слабом звене цивилизации. Но и политическое господство - не самоцель. Государственная мощь была необходима для прямого уничтожения одних сфер жизни, подавления и перековки других. Хозяйственный механизм захватывался и централизовался для того, чтобы создать из него бронированный кулак подавления и экспансии (индустриализация и коллективизация проводились для тотальной милитаризации экономики и общества). Культурная и общественная жизнь полностью подчинялась нуждам идеологической экспансии (культурная революция). Все социальные группы и классы сбивались в коммунистическую фалангу (социальная революция). Так большая часть исторического тела России была отсечена и погублена (уничтожение классового врага), чтобы из оставшегося выковать (перековка) мировой таран коммунизма.

Таково эзотерическое целеполагание коммунизма, определяющее динамику его режима и строительство его системы. То же, что складывается в действительности, зависит от сопротивления сил живой жизни. Шаг за шагом коммунизм стремился перековать все, на чем запечатлена богоподобность исторического творчества человечества, направляя основной удар на область Божественного присутствия в мире: на личность как венец Божьего творения; на Церковь как соборное единство в Боге свободных духовных личностей; на религию как связь человека с Творцом. На всех ступенях внедрения в реальность коммунизм сталкивается с ее сопротивлением. Но основные импульсы борьбы исходят из духовных, религиозных основ жизни. Поэтому христианство и является основной антикоммунистической силой.

Подобную позицию обвиняют в том, что она демонизирует коммунизм. Одни уверяют, что не так страшен черт, как его малюют - мол, ничего такого не было в советское время. Другие указывают на коммунистов современных с естественным недоумением - разве похожи они на извергов рода человеческого. Первых можно отослать к реальной истории: что было в ней страшнее и бесчеловечнее, чем сталинизм, маоизм, пол-потовщина? Со вторыми можно согласиться в том, что современный коммунист, конечно же, далеко не классический его образец. Он соединяет в своих взглядах многие противоположные позиции. Но это не исключает четкого анализа явления самого по себе и последовательных выводов.

Итак, тотальное богоборчество коммунизма очевидно. Если же коммунизм близок христианству, то что тогда антихристианство? Очевидно и то, что отвержение догм коммунизма - это безусловное моральное и религиозное требование. Вместе с тем, в реальной жизни добро и зло, истина и ложь переплетены в одной душе. В той степени, в какой человек, называющий себя коммунистом, не живет по коммунистическим догмам, он перестает быть коммунистом. И рецидивы коммунистического мировоззрения могут не исключать личной добропорядочности, профессионализма. Напротив - оголтелое отвержение коммунизма не означает искреннего, покаянного отказа от идейного безумствования. Разве открытый коммунист опаснее коммуниста скрытого, а заблуждающийся коммунист того, кто прикрывает свою богоборческую сущность демократической демагогией?

19 марта 1922 года В.И. Ленин пишет секретное письмо «членам Политбюро о событиях в г. Шуе и политике в отношении церкви». В истории Церкви ХХ века найдется мало документов, имевших столь кровавые последствия для верующих. Ленинский текст был сигналом для открытого наступления на верующих и превращению их в одного из главных врагов советской власти.

С этого момента большевики стали открыто выносить из храмов священные сосуды, демонстративно вывозить награбленные ценности на грузовиках, преследовать и расстреливать христиан, осмелившихся защищать свои святыни. Непосредственными жертвами кампании стали известные московские священники, митрополит Петроградский Вениамин (Казанский), расстрелянный по ложным обвинениям, и Патриарх Тихон.

Арест святителя Тихона был связан с его воззванием к верующим от 28 февраля 1922 года с призывом защищать священные сосуды от поругания. В 1923 году Владимир Маяковский чеканными фразами сформулировал тот образ врага, который большевики старались сделать из Церкви:

Тихон патриарх,
прикрывши пузо рясой,
звонил в колокола по сытым городам,
ростовщиком над золотыми трясся:
«Пускай, мол, мрут,
а злата -
не отдам!»
Чесала языком их патриаршья милость,
и под его христолюбивый звон
на Волге дох народ,
и кровь рекою лилась -
из помутившихся
на паперть и амвон.

Гениальный поэт вместе с большевиками напрасно клеветал на святителя Тихона. Маяковский в эпиграфе к стихотворению обрывает на полуслове цитату святителя и немного ее искажает: «Мы не можем дозволить изъятие из храмов». У читателя может сложиться впечатление, что Патриарх действительно не хотел отдавать ни копейки денег на помощь несчастным. Но на самом деле все было совсем наоборот.

23 февраля 1922 года выходит «Распоряжение секретаря ЦК РКП В.М. Молотова губкомам РКП об активизации кампаний по изъятию церковных ценностей», в котором говорится о том, что для советской власти была недопустимой добровольная сдача ценностей верующими и духовенством: «Кампания по изъятию ценностей из церквей ведется слишком слабо и вяло. Часть духовенства пошла на некоторые уступки, Но если в движение не будут вовлечены значительные рабочие и крестьянские массы, это духовенство может выйти политическим победителем». Молотов откровенно заявляет, что власть сделает все, чтобы Церковь не смогла добровольно помочь голодающим и была ограблена.

Против этой политики власти и выступил Святейший Патриарх Тихон. В своем Воззвании он рассказал о том, что Церковь помогала голодающим: она обратилась к главам христианских Церквей, разрешила изымать ценности, не имеющие богослужебного употребления, организовала Всероссийский Церковный Комитет помощи голодающим. Единственное, на что Патриарх не мог согласиться - это на изъятие священных сосудов: «Мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается Ею как святотатство».

Советской власти не нужна была Церковь, помогающая умирающим от голода, ей нужен был образ врага, ей нужно было уничтожить Церковь, о чем Ленин прямо говорил в своем письме о событиях в Шуе. Поводом для его написания стал протест верующих 15 марта 1922 года, которые не допустили изъятия ценностей из собора. Красноармейцы стали стрелять из пулемета. 4 человека были убиты, 15 ранены. В этот момент глава советского государства и пишет секретное письмо членам политбюро, суть которого можно сформулировать двумя словами: «Раздавить гадину».

Ленин использует массовый голод для последнего наступления на Церковь: «Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и потому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления».

Ленин и Троцкий полагали, что изъятие ценностей даст около трехсот миллионов золотых рублей, которые большевики совсем не собирались использовать для помощи голодающим (профессор О.Ю. Васильева в своей работе «Красные конкистадоры» пишет, что к лету 1922 года большевики передали на нужды голодных лишь 2 млн золотых рублей). Большевики несколько ошиблись в своих расчетах, но зато практически открыто уничтожали святыни и продавали их за границу по бросовым ценам. Продавцов не сильно интересовала художественная ценность изделий, которые сбывали, в буквальном смысле, слова «на вес».

В своем письме Ленин откровенно говорит о том, что задачи изъятия ценностей - экономическая (обеспечить себя деньгами, чтобы укрепить власть и вести международную политику по признанию РСФСР на конференции в Генуе) и политическая: «Мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий».

Большевики почти выиграли сражение с «черносотенным духовенством», к которому они относили всех пастырей, которые защищали святыни от поругания. Чтобы читатель мог себе представить ценность евхаристических сосудов, приведем только один пример из замечательной статьи протоиерея Георгия Крылова: «Один старик-священник рассказывал, как на коленках оползал всю территорию вокруг церкви - собирал Св. Дары, которые кощунник, украв дарохранительницу, специально разбросал и потоптал». Это уже наше время, в 20-е годы прошлого столетия все было жестче и страшнее.

По прошествии почти ста лет после письма Ленина очень сложно говорить о том, что было бы, если бы план большевиков полностью сработал. Были бы расстреляны все духовные лидеры Церкви? В 1923 году готовился процесс над арестованным Патриархом Тихоном, которому мог быть вынесен смертный приговор. Святителя спасло только активное вмешательство представителей других христианских Церквей и международный резонанс. Возможно, Церковь действительно прекратила бы свое существование на несколько десятилетий, но и то, что удалось сделать советской власти, едва не уничтожило Православие в России. В 1922 году при активном участии Льва Троцкого и на сцену выходят печально известные вожди обновленчества, которые после ареста Патриарха Тихона пытаются захватить власть в Церкви и фактически становятся виновными в расстреле митрополита Петроградского Вениамина. Впрочем, о роли обновленцев в деле «борьбы с голодом» мы поговорим отдельно.

Небольшой очерк личных мыслей о том, как соотносятся идеи коммунизма или точнее левой идеи с христианством в культурном в политическом пространстве. В целом, вопрос о соотношении религии и коммунистического мировоззрения остаётся сложным. Попробую собраться с мыслями и объяснить своё видение этой диалектической пары.

Мне кажется, противопоставление религии и коммунистической идеологии сейчас на уровне стереотипов и непонимания сути явлений. Когда коммунизм претендовал на роль новой религии, он естественно боролся с конкурентами. Но проходит время и всё встаёт на свои места. Политическая идеология становится политической, инструментом политической борьбы. Чем-то большим она и не должна быть. Религия занимается совсем другим. Эти явления прекрасно могут совмещаться. Просто для религии полезно перестать быть политической идеологией, а для политической идеологии не стоит пытаться становится религией.

Выбирая между коммунизмом и православием, я конечно же выберу православие, просто потому, что иначе и быть не может. Но лучше если бы никто даже не предлагал совершать такой выбор.Тем более, что никакого противоречия между первым и вторым, конечно же, нет.

Противостояние идеологии коммунизма и религии.

Что мы имеем? Имеем исторические факты жёсткого противостояния коммунистической и шире социалистической идеологии религии вообще. Противостояние быстро переходило из сферы салонных споров в плоскость давления и репрессий. Это было и в Парижской коммуне и в СССР.

Это противостояние было обусловлено конкуренцией за мировоззренческую платформу при построении нового общества. Религии воспринимались как элемент старой системы, как одна из опор королевского-царского режима. А сам этот режим понимался как отжившая форма, не обеспечивающая торжество свободы и справедливости, что было во многом верно. Другое дело, что и социалистические формы не достигли этих идеалов на практике в полной мере, но это уже другая тема.

Я пытаюсь сказать, что значительная часть столкновения была обусловлена вещами социальными и политическими, поскольку религия сама изменила своему назначению и стала инструментом предшествующей системы власти. Это было ярко заметно и во Франции, и в императорской России.

Смычка мировоззрений и онтология.

Но что же с мировоззрением. Итак, коммунизм устремлён на строительство нового общества, новых общественных отношений. Но не просто через изменение системы отношений, а через изменение человека. Вот тут и происходит столкновение мировоззренческих платформ.

Христианство как раз предлагает изменение мира через внутреннее преображение человека. Онтология человека в переложение на экклесиологию в христианстве чрезвычайно глубока и основана на опыте как Откровения, так и аскетической практики.

Коммунизм, на мой взгляд, не предлагает такой глубокой системы понимания человека, сводя его проявления по-преимуществу к системе отношений, сам человек зачастую понимается как продукт общественных отношений. Это исходит из особенностей немецкой классической философии, из которой и появляется диалектика, ставшая основой системы философской мысли коммунистических авторов.

Но где мы видим в коммунизме слабость с точки зрения христианской антропологии, там начинается его сила в области понимания общественной и политической жизни. Рассказывать это долго и сложно, поэтому зафиксируем лишь чрезвычайно высокую эффективность на практике диалектических подходов. Мощь переустройства общества, мобилизации его на великие свершения в СССР была поразительной. Теперь нам и не снится такой подъём духа, через который страна была преображена и выведена на самый передовой мировой уровень.

Заметим, что реализация идей социализма и коммунизма в разных странах были различны. Почему именно в СССР стали возможны такие успехи? И здесь мы обязаны обратиться к тому культурному слою, который питал новую политическую идеологию — к русской христианской культуре, формировавшей русский национальный характер. Вот тут надо искать истоки русского коммунизма, атеизма, чрезвычайный запрос на волю и справедливость. На эту тему предлагаю работу Н.А. Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма». Он глубоко анализирует там эти вопросы.

Итак, выводя за рамки этого рассуждения разбор этой работы, сообщу некоторые выводы. Русский коммунизм весьма органично исходит и из русского национального характера и из мотивов православного аскетического мировосприятия. Для людей религиозно грамотных очевидны вполне религиозные формы, представленные в СССР. Это и святые, и мощи, и соборы, священные книги, и апостолы, и мученики и пр. Чрезвычайный мессианский дух, выраженный в идее мировой революции, а потом интернационализма, тоже из набора религиозных форм.

Коммунизм в России необходимо опёрся на религиозную основу в духе народа, использовав эту энергию для великих свершений. Но драма коммунизма оказалась в том, что он недостаточным образом подпитал, да и не мог по сути своей, эту самую основу для дальнейшего роста и тем самым предрешил угасание. Далее уже идёт сплошная метафизика .

Драма противостояния религии была исторически неизбежна и необходима ввиду плотнейшей связки Русской Церкви с прежними культурными и государственными формами, что было пороком религии. Коммунизм же бросился в построение своей, новой, светской религии, в чём также был нелеп и неестественен.

Религия должна быть религией, а политическая идеология — инструментом.

Сегодня пришло время переосмысления во взаимоотношениях этих двух материков. Мне думается, что в новых мировых и общественных условиях коммунизм и Православие (как наиболее аутентичная форма христианства) вполне могут и должны быть союзниками против их общего врага — мертвящего либерализма — наиболее последовательного воплощения идей сатанизма в политике и социуме. Собственно, есть даже не вполне удачная попытка соединения христианства и социализма в латинской Америке в виде «теологии освобождения». Думается, что Православие, в виду его большей глубины и опыта преображения культурных форм, способно дать совершенно превосходящий образчик христианского социализма, как формы совершенной борьбы против зла во всех его формах: от духовных до социальных и политических.

Аскетические интуиции и новая религиозность.

Не глубинные ли аскетические интуиции проявились в энтузиазме коммунистов?

Русский коммунизм был столько же коммунизмом, сколько вырос из православного мироощущения. Это была манифестация вековых интуиций и стремлений православного аскетизма на русской почве, восстание против попрания христианских ценностей.

Сравните теперь слова «железного Феликса» со стихом из Псалмов Давида

Ты возлюбил правду и возненавидел беззаконие ,

посему помазал Тебя, Боже, Бог Твой елеем радости

более соучастников Твоих.

Сам дух большевизма не раз проявлялся в истории. Взять хоть методы Петра Первого, да и многих других. Жёсткость в достижении цели это наше историческое. Взлёт энтузиазма на крыльях духа — это наше религиозное. Понятно, что внешне большевики пришли расстреляли попов, а церквушки позакрывали.
Но внутри всего этого была нетерпимость к подменам. Церковность дореволюционной эпохи представляла из себя лицемерное и тухлое сообщество, даже хуже чем сейчас. Оно было вредно для России в том виде. Чтобы представить себе состояние церковников того времени, достаточно взять сегодняшних прибуревших попов и дать им реальную власть, да ещё и сверху козачками с плётами посыпать. И вуаля — получили дореволюционного мракобеса и держиморду.

Были здравые силы, был в РПЦ энтузиазм, но его не хватило, чтобы вершить судьбы страны. И собор 17-18 годов ни к чему не привёл. Церковь уже не была поддержана народом. Народ поверил в новое мессианство, в ту жизненную силу, которой не было у церковников.

Здесь можно рассуждать и провиденциально, что коммунизм стал очистительной стихией для РПЦ. 20 век дал чуть ли не столько же мучеников и святых, как вся предыдущая история России.

Немного извращённой логики. Вот некоторые разные там хероноссы и прочие православнутые на всю голову носятся с Иваном Грозным. Одна из оправдательных моделей его казней это то, что мол он так плодил мучеников и спасал от скверны грешников. Почему бы им с тем же не оправдать большевиков?

Семинаристы и поповские дети в революции.

Со всей этой историей не так всё просто. Отдельного внимания заслуживает феномен участия семинаристов в революции. С их приходом во вторую волну революционеров социалистическое движение от либеральных народников-дворян стало разночинным и радикальным. Дух радикализма пришёл вместе с идеализмом поповских детей. Те же Добролюбов, Чернышевский были семинаристами и детьми протоиереев.

Даже учась в сегодняшней семинарии остро понимаешь нужны революции. Например, вот совершенно реальный документ современной бурсы «Азбука православного революционера». Это уже современность. Так что я даже думаю, что русская революция вышла не из Маркса, а из семинарий .

Сталин и семинария.

Немало легенд связано с вождём советского государства товарищем Сталиным. Есть такое мнение, что он недоучился в семинарии и ушёл оттуда в революцию. Однако же факты говорят об ином: он окончил как бурсу (духовное училище), так и собственно семинарию. Сначала будущий сталин учился в подготовительных классах в духовное училище в 1888-1889 гг. В горийском духовном училище Сосо Джугашвили обучался в 1889-1894. Далее уже Тифлисская семинария с 1894 по 1899 год. В мае 1899 г. он по своей воле не стал сдавать итоговых экзаменов и получил свидетельство об окончании 4 классов семинарии, содержавшее приличные отметки - 5 и 4 и отличную оценку по поведению. Сосо бросил семинарию, потому что категоричес­ки не хотел становиться священником. Получил свидетельство об образовании, поскольку искал работу и это позволяло ему приобрести легальный статус.

Более пространно об этой истории с выдержками из воспоминаний, документов и мемуаров вы можете ознакомиться в ролике прот. Георгия Максимова.

Марксизм и русская почва.

Маркс со своим капиталом был европейским буржуазным теоретиком и так бы им и оставался, если бы данные идеи не легли на русскую почву, где уже копился взрыв. Тут можно размышлять и о пассионарном взрыве, и о накопившейся тоске русских к свершениям, и о религиозном заряде, скучавшем в церковном бюрократизме. Но факт остаётся фактом — русская революция стала по духу делом религиозно заряженным. На это пока остановлюсь, но тут есть куда копать.

Известен лозунг «Религия это опиум для народа». Наверное, помимо определённой иронии, тут выражена та мысль, что религия одурманивает массы и отвлекает от борьбы за насущные права. Но против одурманивания выступает и христианство, выставляя здравомыслие как основу добродетелей. Одурманивание это уже признак духовного нездоровья. Трезвость и чистота — вот основания правильной духовной жизни.

Религия как инструмент манипуляций совершенно недопустима. Это прямое разрушение принципов, на которых возникает религия, как инструмент духовного роста.

Про совместимость кажущихся антогонизмов можно сказать, что это вещь диалектическая. Вообще, более глубокий взгляд на вещи, в том числе и в религии, связан с диалектикой. Взять хоть классический орос Халкидонского собора: «неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно».

О русской революции и русской почве

Известный популяризатор русской истории Егор Яковлев отвечает на вопросы о русской революции и в частности погружается в вопросы соединения русского культурного слоя и марксизма, что относится к нашей теме. В его материале и цитатах много интересного.

Это взгляд со стороны социальной и общественной на происхождение русского революционного слоя, где видно, что русская революция была продолжением и развитием русских же представлений о справедливости, правде, неприятия капитализма.