Смертные грехи в православии - тяжелые преступления перед лицом Господа. Искупление достигается только при помощи искреннего покаяния. Человек, совершающий небогоугодные деяния, ограждает собственной душе путь в райские обители.

Постоянно повторяющиеся смертные грехи приводят личность к гибели и низвержению в адские чертоги. Преступные деяния находят первые отголоски в древних текстах богословов.

Характеристика смертных грехов

В духовном, как и материальном, мире существуют законы, нарушение которых влечет небольшие разрушения или колоссальные катастрофы. Большая часть нравственных принципов заключена в главных заповедях христианской религии. Они имеют силу уберегать верующего от беды.

Если человек обращает внимание на предупреждающие знаки в материальном мире, он действует разумно, обеспечивая себе безопасный путь к истинному дому. Преступник же, упиваясь смертными страстями, обрекает себя на продолжительную болезнь с тяжелыми последствиями.

По словам святых отцов Церкви , за каждой особенной страстью стоит определенное исчадие преисподней (бес). Этот нечистый делает душу зависимой к определенному виду греха, делая ее пленником.

Страсти - это извращение чистой природы человеческих качеств. Грех являются искажением всего лучшего, что есть в изначальном состоянии. Он может произрастать один из другого: из обжорства происходит похоть, а из нее жажда денег и гнев.

Победа над ними заключается в связывании каждой страсти по отдельности.

Православие утверждает, что непобежденные грехи никуда не исчезают после смерти. Они продолжают терзать душу после того, как она закономерно покинула тело. В Преисподней, по словам священнослужителей, грехи мучают намного сильнее, не давая отдыха и времени на сон. Там они будут постоянно терзать тонкое тело, и не смогут удовлетвориться.

Однако Раем считается особое место присутствия Святого Знания, и Бог не стремится насильно избавить человека от страстей. Он всегда ждет того, кто сумел побороть влечение к преступлениям против тела и духа.

Важно! Единственным православным грехом, который не прощается Создателем, является хуление Святого Духа. Отступнику никто не окажет поддержки, потому что он от нее самолично отказывается.

Перечень грехов для исповеди

Богословская наука, отвечающая на вопросы о грехах, называется аскетикой. Она дает определение преступных страстей и способы избавления от них, а также рассказывает, как обрести любовь к Богу и ближнему.

Аскетика похожа на социальную психологию, так как первая учит побеждать смертные грехи, а вторая помогает справляться с дурными наклонностями в обществе и побеждать апатию. Цели наук фактически не отличаются. Главная задача всей христианской религии - умение полюбить Бога и ближнего своего, а отречение от страстей - средство достижения истины.

Верующий не добьется ее, если будет подвержен греху. Совершающий преступление видит только свое Я и собственную страсть.

Православная Церковь определяет восемь основным видов страстей, ниже приведен их список:

1. Чревоугодие, или обжорство - неумеренное потребление пищи, унижающее человеческое достоинство. В католической традиции сюда относят и распутство.
2. Блудное любодеяние , которое привносит в душу похотливые ощущения, нечистые помыслы и удовлетворение от них.
3. Сребролюбие, или своекорыстие - страсть наживы, ведущая человека к притуплению ума и веры.
4. Гнев - страсть, которая направляется против кажущейся несправедливости. В христианстве этот грех есть сильное побуждение против своего ближнего.
5. Печаль (тоска) - страсть, отсекающая всякие надежды на обретение Бога, а также неблагодарность за предыдущие и настоящие дары.
6. Уныние - психологическое состояние , при котором человек расслабляется и начинает жалеть самого себя. Тоска является смертным грехом в православии оттого, что это депрессивное состояние сопровождается ленью.
7. Тщеславие - страстное стремление к обретению известности среди людей.
8. Гордость - грех , функция которого в принижении ближнего и дерзостном выставлении себя в центр всего мира.

На заметку! Термин «страсть» в церковнославянском языке переводится «страдание». Греховные деяния мучают людей сильнее, чем тяжелые болезни. Преступный человек вскоре становится рабом дьявольских страстей.

Как бороться с грехами

Словосочетание «семь смертных грехов» в православии не демонстрирует определенное количество преступлений, а только численно указывает на условное подразделение их в семь фундаментальных групп.

Однако церковь иногда говорит и о восьми грехах. Если рассматривать этот вопрос подробнее, список может быть увеличен до десяти-двадцати.

Важно! Ежедневная борьба с грехами - важнейшее дело каждого православного человека, а не только монаха. Солдаты принимают присягу, чтобы защищать отечество, христиане же дают обещание отречься от дьявольских деяний (преступлений).

После совершения первородного греха, то есть ослушания Воли Господа, человечество обрекло себя на продолжительное пребывание в узах труднопреодолимых страстей. Рассмотрим их по порядку.

Исповедь в грехах

Гордыня

Это первый грех и самый страшных грех в православии, который был известен еще до сотворения человечества. Он презирает ближнего, омрачает ум и делает собственное «Я» самым главным. Гордость завышает самооценку и искажает рациональное видение окружения. Для победы над грехом Сатаны необходимо научиться любить Создателя и каждую тварь. Сперва на это потребуется приложение больших сил, но постепенное очищение сердца смягчит ум в отношении всего окружения.

Чревоугодие

Потребность в питье и еде - естественна, любая пища является даром Небес. Принимая ее, мы подкрепляем силы и получаем удовольствие. Грань, отделяющая меру от переизбытка, находится внутри души верующего. Каждому необходимо уметь жить как в бедности, так и в изобилии, не беря сверх положенного.

Важно! Грех не в самой пище, а в несправедливом и жадном к ней отношении.

Чревоугодие подразделяют на два вида. К первому относят стремление наполнить желудок колоссальным количеством еды, второй - желание усладить языковые рецепторы вкуснейшими блюдами, не зная меры. Пресыщенные животы не позволяют их хозяевам размышлять о возвышенном и одухотворенном.

Обжорство снижает качество молитвы и приводит к осквернению тела и духа.

Бес чревоугодия побеждается только молитвою и соблюдением поста, который служит колоссальным воспитательным орудием. Блаженным становится тот, кто сумеет развить в себе навык духовного и телесного воздержания, а также неукоснительное следование церковным заветам.

О духовной жизни:

Любодеяние

Священное Писание называют сексуальные связи вне брака тяжелым грехом. Господь благословил только супружескую близость, где муж и жена становятся одной плотью. Действие, благословленное в браке, будет преступлением, если выходит за моральные рамки.

Любодеяние позволяет телам соединиться, но в беззаконии и несправедливости. Каждая такая плотская связь оставляет глубокие раны на сердце верующего.

Важно! Только божественный брак создает правильную душевную близость, духовное единение, настоящую любовь и доверительное отношение.

Беспорядочный блуд этого не дает и разрушает моральный фундамент. Прелюбодействующие люди крадут у самих себя, пытаясь обрести радости нечестным путем.

Чтобы избавиться от страсти, необходимо свести источники соблазна к минимуму, не привязываться к раздражающим внимание объектам.

Сребролюбие

Это есть неописуемая любовь к финансам и материальным приобретениям. Общество сегодня создало культ потребления. Такой образ мыслей отводит личность от духовного самосовершенствования.

Богатство не является пороком, но жадное отношение к собственности порождает страсть сребролюбия.

Чтобы избавиться от греховности, человеку необходимо смягчать собственное сердце и помнить, что ближним твоим бывает тяжелее. Господь, Властелин Вселенной, никогда не оставит в беде милосердного и щедрого верующего.

Счастье не зависит от финансового богатства, а достигается через смягчение собственного сердца.

Гнев

Эта страсть является причиною большинства конфликтов, убивая любовь, дружбу и человеческие симпатии. В гневе перед личностью предстает искаженное изображение того, на кого мы сердимся.

Проявление страсти, которая чаще возникает от самолюбия и зависти, травмирует душу и влечет огромные неприятности.

Избавиться от нее можно с помощью чтения Священных Писаний. Работа и юмор также отвлекают от воздействия гневного образа мыслей.

Печаль

У нее множество синонимов: меланхолия, депрессия, тоска, горе. Она способна довести до самоубийства, если эмоции берут верх над здравым рассудком.

Продолжительная печаль начинает обладать душою и вести к разрушению. Этот грех усугубляет понимание настоящего, делая его тяжелее, чем оно есть на самом деле.

Чтобы побороть неприятную депрессию, человек должен обратиться за помощью к Всевышнему и обрести вкус к жизни.

Уныние

Эта страсть связана с телесной расслабленностью и ленью. Она отвлекает от дневной работы и молитвы. В унынии всякое дело кажется неинтересным и возникает желание его бросить. Каждому следует понимать: нельзя добиться успеха в делах, если подвергаться скуке.

Для борьбы подходит воспитание собственной воли, которая переломит всякую леность. Каждое важное дело, особенно в честь окружения, требует обстоятельного принуждения от личности.

Тщеславие

Страсть является стремлением к суетной славе, не дающей каких-либо преимуществ и богатств. Любой почет недолговечен в материальном мире, поэтому стремление к нему отвлекает от действительно верного размышления.

Тщеславие бывает:

• скрытым, обитает в сердцах обычных людей;
• выставленным напоказ, стимулирует на приобретение высочайших должностей.

Чтобы поделить стремление к пустой славе, следует учиться противоположному - смирению . Необходимо спокойно выслушивать критику других и соглашаться с очевидными мыслями.

Избавление через покаяние

Грехи очень мешают вести спокойную жизнь, однако человек не спешит от них избавляться, так как скован силой привычки.

Верующий понимает все неудобство своего положения, но не порождает желания исправить сложившиеся обстоятельства.

• Чтобы начать процесс очищения от греховности необходимо восстать против самой страсти, возненавидеть и изгнать ее силою воли. Человек обязан возбудить борьбу и отдать собственную душу в распоряжение Всемогущего Бога.
• Начавший сопротивление находит спасение в покаянии - единственном пути победы над всякой страстью. Без этого нет возможности одержать верх над греховными стремлениями.
• Священник имеет законную власть избавлять от психологических преступных пристрастий, если человек искренне ему исповедался.
• Христианин, пошедший по пути очищения, обязан уничтожить свое греховное прошлое и никогда к нему не возвращаться.
• Господь знает о наших страстях, дает свободу ими насладиться и испить горькую чашу. Бог ждет от человека искреннего признания в совершенных проступках, тогда душа становится ближе к райской обители.
• Путь избавления нередко сопровождается стыдом и трудностью. Верующий обязан вырывать греховные наклонности, словно сорняки.
• Духовно больные люди не видят своих смертельных страстей, поэтому остаются в неведении. Рассмотреть собственные нравственные слабости можно, только приблизившись к источнику истинного света, то есть Богу.
Борьба с греховными помыслами тяжела и продолжительна, но нашедший умиротворение в служении Господу перестает быть рабом страстей. Духовная работа принуждает верующего превозмогать и очищаться от суетного, которое только разрушает и не дает ничего взамен.

Посмотрите видео о восьми смертных грехах

Прежде чем говорить о духовной борьбе в православной аскетической практике хочется заметить, что беседу о ней придется вести на малопривычном для современного человека языке. Большинство современных людей не имеет христианского религиозного воспитания и образования. Поэтому при слове духовная брань у них возникнут самые разнообразные ассоциации, которые в большинстве случаев будут чрезвычайно далеки от обсуждаемого предмета.

Так, часть людей справедливо вспомнит о необходимости нравственного совершенствования, которое связано с усилием воли, а значит предполагает борьбу с собой. Однако акцент ими будет сделан на само-улучшении человека, то есть на обычной «работе над собой» своими собственными силами. Между тем духовный подвиг христианина совсем не сводится к простому само-улучшению. Христианское подвижничество предполагает наличие двух волевых актов – человеческого и Божественного. Духовная борьба христианина выходит за рамки повседневного сознания. Она может быть названа совершенствованием человека Богом, Который дает человеку не только идеал совершенства, но и силы для его достижения.

Другая часть вспомнит о телесных подвигах, практикуемых христианскими подвижниками, но продемонстрирует полное незнание цели и смысла этих подвигов. Эта часть может подвергнуть христианских подвижников критике за целенаправленное «умерщвление плоти». В то же время люди придут в крайнее изумление узнав, что для христианина слово «плоть» может означать совсем не тело.

Более осведомленная часть людей скажет о борьбе со страстями и развитии добродетелей. Но и здесь под страстью будет пониматься лишь врожденный инстинкт, а под добродетелью просто хорошее поведение, которое укладывается в рамки жизни законопослушного гражданина. Таким образом, во всех случаях содержание христианской духовной борьбы останется неопределенным, а цели малопонятными.

1. Цель христианского подвига.

Всякая борьба предполагает определенные жертвы. Но если присутствует жертва, то должна быть и цель, ради которой человек жертвует чем-то дорогим для себя. Поэтому раскрыть смысл христианского духовного подвижничества необходимо с его цели.

2. Путь к обожению.

Христианский путь к обожению лежит через любовь к Богу. Любовь к Богу требует уподобления Ему. Уподобление выражается в исполнении заповедей: «Если любите Меня, соблюдите заповеди Мои. Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня» (). Исполнение заповедей становится основой христианской жизни. Сила христианских заповедей такова, что «они плотского человека претворяют в духовного, мертвого воскрешают, потомка ветхого Адама соделывают потомком Нового Адама, сына человеческого по естеству – сыном Божьим по благодати» .

Чему же учат христианские заповеди?

Важно подчеркнуть, что христианские заповеди и средние моральные нормы совсем не одно и тоже. Христианство не призывает только лишь к простой порядочной жизни на земле в рамках законодательной системы того или иного государства. Христианство учит не о среднестатистической нравственной норме, вполне достаточной для того, чтобы успешно провести жизнь и не нарушить уголовный кодекс. Призывая человека к совершенству, оно дает совершенные заповеди любви, учит человека любить Бога всем сердцем и разумением, а ближнего как самого себя.

Христианские заповеди изложены в Евангелии и поэтому названы евангельскими. Все евангельские заповеди бесконечно превосходят известные человечеству моральные принципы. Остановимся на этой теме подробнее.

В Евангелии Христос учит кротости. Но это не просто кротость, но и запрет мщения вплоть до совершенного незлобия и любви к врагам. Евангельская кротость – это призыв к терпению оскорблений и гонений с молитвой за врагов, подобной той, какую явил Сам Бог на Кресте: «Отче прости им, ибо не ведают, что творят». В Евангелии Христос заповедует нестяжание. Это не просто презрение к роскоши и довольство необходимым. Евангельское нестяжание включает милосердие к нищим, готовность отдать нуждающемуся все вплоть до своей одежды. В Евангелии Христос заповедует целомудрие. Но евангельское целомудрие требует отказа не от одних растлительных действий, но и от самих помышлений вплоть до страстных воззрений на лицо другого пола. Христос говорит о смирении. Но глубина христианского смирения должна простираться до неосуждения ближнего, прощения его грехов. Христос говорит о любви к Богу. Но эта любовь должна выражаться в отложении всех суетных дел ради познания Бога, непрестанной молитвы и мученического исповедания веры.

Итак, какая из евангельских заповедей не была бы рассмотрена человеком, становится очевидным, что она превышает его норму поведения в мире. В чем же здесь дело? Евангельские заповеди прекрасны и к ним естественно тянется человеческая душа. Разве человеку не хочется быть возвышенным нестяжателем, любящим Бога, прощающим обиды, отвечающим добром на зло? И вот оказывается, что каждый человек погрешает против евангельских заповедей, поскольку имеет некую «вторую природу», которая упорно противоборствует исполнению призывов Христа. Эта «вторая природа» человека названа христианскими подвижниками грехом или страстями.

3. Природа страсти.

a) Страсть и врожденный инстинкт.

Приведем простой пример. Для сохранения организма человек должен питаться. Это врожденный рефлекс и инстинкт. Пристрастие к излишествам в пище или питии выходит за рамки врожденных инстинктов и рефлексов. Поэтому алкоголизм или систематическое употребление пищи сверх меры должны быть названы проявлениями противоестественных страстей. Эти страсти берут повод от инстинкта питания. Но их причина лежит не в самом питательном инстинкте, а в человеческой душе. Об этом убедительно свидетельствует тот факт, что алкоголизм или переедание разрушают сам человеческий организм, действуют вопреки инстинкта самосохранения. Значит, мы имеем дело с выражением противоестественных страстей, то есть с явлением, прежде всего, душевного порядка.

Врожденный инстинкт есть неосознанное побуждение человеческого организма к совершению определенного действия. Не только человек, но и весь животный мир имеет комплекс сложных инстинктов. Принципиально не выделяя человека из всего природного мира, инстинкт есть проявление неосознанной жизни тела. Как врожденная реакция организма на внешний или внутренний раздражитель, инстинктивная деятельность человека лежит вне сферы его нравственной ответственности перед Богом и ближним.

Явление врожденного инстинкта было известно христианским подвижникам всех веков. В Церкви оно имело более точное название, чем само малосодержательное слово инстинкт, означающее просто «побуждение». Неосознанные и неразумные действия назывались естественным или беспорочными страстями, без которых невозможно земное существование человека. К ним относили необходимые действия человеческой природы, свойственные всем неразумным животным: голод, жажду, усталость, сон, болевые ощущения, неизбежные процессы деятельности организма, сопровождающие возрастные циклы и прочее. Им и противопоставлялась ненормальная для человеческой природы страсть, берущая свое начало там, где присутствует сознательный волевой акт личности.

В отличие от врожденного и неосознанного инстинкта, страсть противоестественна. По словам святого , страсть есть возмущение против природы . Святой называет страсть движением энергии против природы . При этом речь идет именно о волевом действии души. По учению христианских подвижников страсть есть «недуг души» или «болезненное состояние душевных сил» . Выделяя восемь основных страстей, к которым относятся гордость, тщеславие, сребролюбие, гнев, блуд, чревоугодие, уныние, печаль, христианские подвижники настаивают, что страстями являются именно душевные состояния, а не потребности тела. Даже разделяя телесные (чревоугодие, блуд) и душевные страсти, они видят причину всякой страсти не в жизни тела, а только в удалении человеческой души от Бога.

б) Страсть и человеческая свобода.

Христианское понимание страсти тесно связано с особым пониманием человеческой свободы. Напомним, что высочайше свободным Существом, по христианскому вероучению, является Сам Бог. Но Бог не лишает дара свободы человека. Он наделяет его этим даром, желая увидеть в нем Свой образ и подобие. Обладая этим даром, человек может воссоединиться со своим Создателем, жить с Богом и в Боге, а может и пренебречь такой возможностью. В первом случае для него открывается превосходящий человеческое разумение и возможности путь обожения. Во втором случае путь к обожению для человека оказывается закрытым, поскольку он становится на разрушительный для себя путь самообожествления. Так человеческая свобода становится свободой выбора между единением с неограниченным Богом, с одной стороны, и ограниченным самолюбием, с другой. Человек становится соучастником святости и бесстрастия, поскольку свят и бесстрастен Сам Бог, либо уродливо обожествляет себя, развивая свои страсти.

Всякая страсть есть противоестественное безумие и извращение. Тем не менее причина ее противоестественности скрыта для нехристианского сознания. Любой человек интуитивно, в глубине души, понимает, что страсть не норма, а уродливое искажение его воли. Но все дело в том, что нехристианин не в состоянии понять, почему именно она является искажением. Иначе говоря, он не видит ее причины.

Например, безбожный стяжатель-миллионер уродлив и безобразен. Он тратит всю жизнь на увеличение своих доходов, упуская из виду нечто более высокое. Такой же неверующий бедняк может сказать ему, что счастье совсем не в деньгах. Но вопрос о содержании счастья останется открытым. Если сребролюбию противопоставить дружбу, семью, здоровье, то неверующий богач имеет полное право заметить, что это всего лишь временные и относительные ценности. Наслаждение дружбой и семьей преходящи, а всякое здоровое тело смертно. Одна относительная ценность не может быть безусловно противоположена другой, относительные ценности могут быть принесены в жертву только ради абсолютных. Если же бедный человек скажет, что сребролюбец упустил из виду самое главное – сотворившего эту вселенную Бога, то атеисту-стяжателю будет над чем призадуматься, поскольку во мгновение ока он лишается всех своих кажущихся преимуществ.

Во-первых, в своей любви к деньгам стяжатель любит нечто преходящее, ибо со своим предметом любви он все равно должен будет расстаться. В действительности он не является подлинным владельцем денег, а лишь их временным хранителем и распорядителем. Но дело не только в этом. Любовь стяжателя к деньгам поистине трагическая и безответная любовь. Как бы не лелеял он свой предмет любви, но соединиться с ним он никогда не сможет. Очевидно, что нельзя соединиться не только с бумажными деньгами, но и с золотом и серебром, векселями и банковскими билетами. Здесь страсть к стяжанию выглядит уже бессмысленно и абсурдно.

Стяжатель ставит на место Бога деньги, то есть обожает и обоготворяет их. Тем не менее деньги никогда не будут действительно жить в его душе, не станут частью его личности. Именно поэтому он и не может остановиться. Увеличив капитал, он не достигает подлинного удовлетворения, следовательно, вынужден вновь гоняться за призраком счастья, копить деньги еще и еще. Но как бы не увеличивался его капитал, он остается отчужденным от самих денег, которые не способны к взаимному единению с ним.

В отличие от безбожного сребролюбца, жизнь христианского аскета выглядит более оптимистично. И это связано с Предметом его любви. На первый взгляд его страдания гораздо сильнее, поскольку он добровольно отказывается от множества временных благ. Между тем даже в самых сильных страданиях, христианин обладает неоценимым сокровищем. Он жертвует всем ради соединения с вечным, всесовершенным, всеблагим, безначальным и бесконечным Существом, Которое сотворило вселенную и есть Любовь.

Заметим, что христианский подвиг тоже можно назвать своеобразным стяжанием. Но это качественно иное стяжание. Христианскими подвижниками оно названо стяжанием благодати Святого Духа. Совершаясь внутри человеческой души, стяжание благодати дает человеку в неотъемлемый и неотчуждаемый дар Самого Творца вселенной. Чрез этот нетварный Дар всякий человек становится Богоносцем, ибо уже носит Бога в себе самом, реально ощущает Его действия в своем уме, сердце, поступках, а у христианских святых даже в теле. Именно поэтому нищий, подвергающийся гонениям и оскорблениям, христианский подвижник становится подлинно богатым человеком, ведь богатеет он вечно любящим Богом, а не чуждыми его душе преходящими материальными ценностями.

Итак, безумие и противоестественность страсти заключаются в том, что в ней человек отказывается от естественного для своей природы соединения с Творцом, ищет Ему замену. Реальную же замену Богу найти невозможно. Остаются только примитивные суррогаты в виде собственного «я» и подчиненных ему объектов материального мира. Но это явления ограниченные и временные, а совсем не вечные. Проецируя на них Образ совершенного, вечного и неограниченного Существа, человек делается безумным, а его пристрастие к себе и явлениям материального мира уже никогда не получит подлинного удовлетворения.

в) Развитие страсти

Становление страстей в человеке происходит постепенно. «Путь заражения человека страстями долгий, – учит святой . – Между началом и концом зла существует много ступеней, оттенков, переходов» . Возникновению страсти предшествует искушение человека злым помышлением, которое в среде христианских подвижников названо помыслом. Помысел представляет собой прельщающий человека образ той или иной вещи чувственного мира. Помысел является в душе в виде прилога, то есть в виде некоего приложения («приражения») к человеческой душе, способной откликнуться на него или отвергнуть. Это состояние нейтрально и еще не есть грех. Собеседование с помыслом, нежелание его отвергнуть означает сочетание («сдружение») с ним. Собеседование может быть страстным или бесстрастным, в зависимости от духовного состояния человека. Если во время собеседования человек начинает услаждаться греховным образом, то это первый признак возникновения страсти. За собеседованием следует или борьба, или страстное соизволение («сосложение»). Здесь человек уже имеет решимость и намерение совершить грех делом. После соизволения человек пленяется помыслом, который становится руководителем его воли. За пленением следует внешнее греховное действие, закрепляющее греховную страсть. Многократно удовлетворяемая страсть становится как бы природным свойством души, превращается в черту человеческого характера . Таким образом, страсть образуется не из одних внешних действий, но и из внутренних греховных ощущений. Она гнездится в душе и может быть названа «навыком к помыслу», поскольку состоит в постоянном мечтании о нем .

Страсти образуют особого «ветхого человека», с которым христианину предстоит борьба. Каждая из страстей рассматривается христианскими подвижниками как часть тела этого ветхого человека. Само тело называется «плотью». Важно подчеркнуть, что в данном случае понятие «плоть» совсем не равнозначно материальной человеческой телесности. Когда апостол Павел говорит о жизни по плоти, то он приравнивает эту жизнь к действию греховных страстей в членах человеческого тела (). При этом он учит, что делами плоти являются не только телесные грехи, но и душевные – вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, ереси (). Поэтому христианин должен распять свою плоть со страстями и похотями, начав жить по духу, «ибо плоть желает противного духу, а дух – противного плоти» (). «Слово плоть, – указывает святой , – в сем месте должно принять не в смысле человека, как существа, а в смысле воли плотской, или худых пожеланий» . Слово «дух» также означает не личное существо, а возвышающие человека желания святости и добра.

4. Основание христианского подвига.

Когда речь заходит о борьбе со страстями, то незнакомому с христианством человеку на ум приходят, прежде всего, особые методы борьбы. Ему кажется, что победить ту или иную страсть он способен сам, достаточно приложить максимум усилий в верном направлении. Он может спросить у христианского подвижника о какой-либо психической или физической технике, которую тот применяет в целях победы на страстью. И он будет удивлен, узнав, что в основе христианской борьбы со страстями лежит не какой-либо прием, основанный на односторонних усилиях самого человека, а отрицание всякой самонадеянности и совершенное недоверие себе. «Никогда ни в чем не должно верить себе самим и надеяться на самих себя, – раскрывает основной принцип духовной брани святой . – Познай свое ничтожество и постоянно содержи в мысли, что ты сам собою не можешь делать никакого добра, за которое оказался бы достойным Царствия Небесного» . «Ничего нет лучше, как познать свою немощность и неведение, и ничего нет хуже, как не сознавать этого», – учит святой . «Основание всякой добродетели есть познание человеческой немощности», – подчеркивает святой .

Почему же христианские подвижники настаивают на недоверии самому себе и осознании собственного ничтожества?

На первый взгляд может показаться, что учителя христианского духовного подвига умышленно занижают себя, стремятся скрыть свои достоинства и добродетели. Однако это не так. Утверждаемое ими осознание собственной ничтожности не просто игра фраз, а факт человеческого существования. Эта сама правда человеческого бытия. Напомним, что Бог сотворил весь мир из ничего, а человека из праха земного. «Я начат был из ничего, я создан из земли… – учит в стихах великий подвижник XX-ого столетия . «Начало и истина – это познать, что ты ничто, ноль, и из ничего произошло все», – раскрывает он основой принцип христианского самопознания . Если же человек создан из земли и небытия, то как ему стать причастником добра, как победить страсти? Несомненно, что только с помощью Бога, Который Сам есть Добро, от Которого имеет начало всякое благо. «От Своего богатства Он наделяет, и мы, нищие, и слепые, и хромые, от Него обогащаемся. И само это богатство в Нем пребывает, – говорит о богатстве нравственного совершенства . – Тысячи тысяч, тьмы и тьмы обогатились и стали святыми, и само богатство остается в Боге» .

Как было сказано выше, отдаление от Создателя ведет к развитию страстей. Преодоление же страстей означает соединение с Ним. Пристально всматриваясь в развитие страсти, нельзя не заметить, что всякая страсть носит богоборческий характер. Она есть вражда против Бога. Человек жаждет денег сверх меры, но это значит, что он недоволен Божественным промыслом о себе, искажает свою природу, презирает замысел обожения, не хочет уподобляться Богу. Человек гневается, гордится и тщеславится, но так он утверждает свою самодостаточность и унижает других, следовательно, опять бросает вызов Богу. Чревоугодие, блуд, печаль и уныние по суетным делам и проблемам преходящей жизни делают человека не способным уподобиться Творцу, вводят во вражду с Ним. Победить же богоборческое движение души можно только обратным устремлением к Богу. Отсюда все христианское подвижничество устремлено на соединение с Богом, сосредоточено на таких формах и приемах борьбы со «второй» страстной природой, которые позволят Богу войти в человеческий ум и сердце. Таким образом, христианская борьба со страстями становится борьбой за жизнь в Боге. А все учение о борьбе со страстными помыслами подчинено приобретению этой новой жизни.

Раскрываемое христианскими подвижниками учение о борьбе со страстными помыслами основано на вере словам Спасителя: «Без Меня не можете творить ничего» (). В этих словах заключена глубочайшая правда христианского аскетизма. Дело в том, что христианский подвижник (как и всякий человек) не может сказать страстному помыслу «нет» и победить. Этому мешают несколько препятствий.

Во-первых, сам помысел имеет внешнее человеку происхождение. По учению святых, помыслы искушают подвижников двояко. Они приходят или от падших ангелов, или берут повод от внешних чувственных предметов.

Помысел может входить в душу от врагов рода человеческого – падших ангелов, которые не собираются останавливать свою атаку в такт человеческим словам и возражениям, а будут продолжать борьбу непрестанно, не зная отдыха и успокоения. При этом их нападения могут иметь различные формы. Здесь возможны не только внутренние мысленные искушения, но и искушения, способные ввести человека в явное прельщение – явления в виде ангелов света, святых, многообразные действия на воздухе, которые всегда сочетаются с помыслом в виде определенных предложений искушаемым. Такие действия ведут к очевидной погибели (на языке святых отцов «прелести») искушаемого, поскольку его внимание начинает всецело поглощаться чуждой ему внешней силой. В этом случае возможен прямой паралич воли, решимость человеческого возражения серьезно ограничивается.

Помысел также может происходить и от внешнего человеку источника, который нельзя устранить. Здесь внешний предмет также начинает непрестанно воздействовать на человеческое внимание, что серьезно подрывает силы к сопротивлению, не дает человеку возможности даже сосредоточиться на борьбе.

Отметим, что в обоих случаях простое человеческое возражение приведет лишь к новому витку искушения, поскольку всякое возражение предполагает обращение к отрицаемому предмету, стало быть, заключает в себе дополнительное внимание к нему. Это значит, что для победы над помыслом человек должен не просто возражать ему, но и сосредоточиться на том, что превосходит искушение. Все помыслы несут в себе образы явлений и предметов чувственно воспринимаемого мира. Следовательно, отвлечь человека может лишь Существо, Которое бесконечно превосходит все чувственное бытие.

Во-вторых, помысел сроден уже действующей в человеке страсти или самолюбивой человеческой природе в целом, которая после падения несет в себе зародыши всех страстей. Сродство помысла страсти и падшей человеческой природе также серьезно затрудняет борьбу, поскольку нападение извне получает поддержку изнутри. В таком случае одной надежды на свое усилие уже явно недостаточно. Именно поэтому в борьбе со страстями неизменно терпят крах все приемы, рассчитанные на собственные силы. Взывание к самому себе может стать взыванием к своей поврежденной природе, обращением к той же или иной страсти, которая действует в душе. Это значит, что человек должен искать поддержки у Существа, Которое совершенно не подвержено влиянию греха.

Наконец, помысел содержит не просто призыв к действию. Христианские подвижники знают, что помысел заключает предложение определенного наслаждения. К наслаждению зовет человека и уже приобретенная страсть. И здесь человеческая воля оказывается практически бессильной. Искушающие помышления направлены на человеческое сердце. Сказать им «нет» одним лишь рассудком явно недостаточно. Если, в противовес страстям, человек не приобретет иного опыта возвышенных и чистых наслаждений, то его борьба обречена на неудачу. Иными словами, низменному наслаждению страстью должно быть противопоставлено более сильное наслаждение, которое совершенно не будет связано с грехом.

Начинающим борьбу с помыслами опытные христианские подвижники советуют непрекословие. «Не прекословь помыслам, всеваемым в тебя врагом, но лучше молитвою к Богу прерывай беседу с ними», – учит святой . «Должно ли прекословить борющему нас помыслу? – спрашивают святые Варсануфий и Иоанн, и дают ответ. – Не прекословь; потому что враги сего желают и (видя прекословие) не перестанут нападать; но помолись на них Господу, повергая пред Ним немощь свою, и Он может не только отогнать, но и совершенно упразднить их» .

От новоначального подвижника требуются большие усилия, чтобы удержать свой ум от впадения в грех, усилия, которые справедливо названы молитвенным подвигом. Напомним, что христианский подвижник должен не просто отказаться от внешнего греховного дела, а победить внутреннего противника, следовательно, его ум испытывает тяжелейшую борьбу с предлагаемым наслаждением, находится на грани падения, возможность которого присутствует до обретения помощи свыше. Молитвенное стояние против помыслов требует не только огромного напряжения душевных сил, но и добровольных подвигов тела(пост, бдения, труд и др.), которые содействует возвышению ума к Богу, помогают временно сковать страсти. «Необходим подвиг для христианина, – учит , – но не подвиг освобождает христианина от владычества страстей: освобождает его десница Вышнего, освобождает его благодать Святого Духа» .

5. Лекарство против страсти

Христианское подвижничество можно назвать честным и последовательным подвижничеством. Его честность и последовательность заключается в том, что оно не просто требует отказа от греховных удовольствий, но предлагает взамен им нечто иное. Если человек вкусил наслаждений от обольстительных помыслов греха и страстей, то для их устранения нужны наслаждения, которые бесконечно превосходят страсти. Только вкусив и ощутив нечто высшее человек может подлинно исцелиться от болезней своей души, сделать страсти бездейственными. Таким возвышенным наслаждением не может быть нечто временное и преходящее. Таким наслаждением может быть только Сам Бог. И именно Сам Бог является лекарством против страсти, поскольку делает христианских подвижников сопричастниками Своего блаженного нетварного бытия, бесконечно превосходящего все наслаждения и удовольствия преходящего тварного мира.

Действия Бога в душе именуются Божественной благодатью или благодатью Духа Святого. Действием Божественной благодати обладают все три Лица Святой Троицы. Благодать исходит от Отца и подается через Сына во Святом Духе. Она и дает душе невыразимые человеческим языком ощущения, пред которыми меркнут страсти. Вкусивший Божественной благодати человек не допускает помысел в сердце, потому что вместо низких страстей «возобладало в нем другое, лучшее их вожделение» . По слову святого , он мертв для страстей не в силу отсутствия самих искушений и помыслов, не из-за успокоения по причине рассудительности и собственных дел, а в силу действия услаждающей и насыщающей его душу благодати.

Преестественная сладость благодати Святого Духа дает человеку ощутимо познать Божественную любовь. Становясь сопричастником Божественной любви, человек получает силы для исполнения евангельских заповедей любви к Богу и ближнему. Теперь евангельская заповедь уже не встречает сопротивления в падшей человеческой воли, но исполняется легко и свободно, доставляя духовное наслаждение исполнителю. «Когда благодать в нас, то горит дух и рвется ко Господу день и ночь, ибо благодать связывает душу любить Бога, и она возлюбила Его, и не хочет оторваться от Него, ибо не может насытиться сладостью Духа Святого», – учит о любви к Богу подвижник XX-ого столетия святой . «Без благодати Божией не можем мы любить врагов, – говорит он о евангельской любви к врагам, – но Дух Святой научает любви, и тогда будет жалко даже и бесов, что они отпали от добра, потеряли смирение и любовь к Богу» .

Разумеется, мера действия благодати у подвижников различна. В большей мере ее получают христианские аскеты, совершенно оставляющие мир ради духовного подвига. О таких подвижниках святой говорит, что они радуются невыразимой и неизреченной радостью, соуслаждаются духовно, не почитают себя даже облеченными в тело, со слезами молятся о спасении всех людей, горя Божественной духовной любовью ко всем, они желают любить всех, не делая никакого различия между худым и добрым, почитают себя из всех последними, «поглощаются неизглаголанною радостью Духа, Божественною мудростью и неизследимым ведением Духа, по благодати Христовой, умудряются в том, чего никаким языком невозможно изречь» . Как более опытные, они получают благодатную силу противоречить и прекословить помыслам, возводятся Богом к стяжанию самого христианского совершенства – бесстрастия.

Христианский путь к бесстрастию есть путь искушений и испытаний. Бесстрастие приобретается тяжелейшим трудом. «Многие скоро получили прощение грехов, – учит святой , – но никто скоро не приобрел бесстрастия; ибо для приобретения его нужно долгое время, многий труд любви и помощь Божия» . Причем среди испытаний в этом подвиге важны не одни нападения помыслов, но и гораздо более тягостное для подвижника отнятие уже данной Божественной благодати. Такое отнятие попускается Богом для смирения человека, заставляя его с большим усилием взыскивать Бога и подвизаться против страстей. Воспитывая человека испытаниями, Бог дает ему благодать совершенства, в которой он уже не испытывает ни помыслов, ни искушений. По слову святого Исайи Нитрийского отшельника, бесстрастие далеко от всего этого и не имеет ни в чем нужды: «ибо оно в Боге есть и Бог в нем» . Следуя святому , душа совершенного христианина всецело вступает в единение со Святым Духом, срастворяется с Ним, сама сподобляется стать Духом: «Тогда все в ней делается светом, – все радостью, все – упокоением, все – весельем, все – любовью, все – милосердием, все – благостью, все – добротою» .

Не все христианские подвижники достигают совершенства. Но все христиане должны в той или иной мере приобрести опыт подвига и действия благодати, стяжать преображение своей личности Богом. Такой опыт является условием спасения человеческой души. Можно сказать, что если благодати совершенства достигают немногие, то для каждого христианина существует своя мера обожения и своя мера бесстрастия. Вместе с тем важно помнить, что христианский опыт борьбы со страстями на всех мерах и степенях носит двусторонний характер, приобретается не одними человеческими усилиями.

Основное отличие христианского подвижничества от нехристианского заключается в синергийности христианского подвига. Под синергией (от греческого synergos – вместе действующий) следует понимать совместное усилие человека и Бога в деле подвига и спасения. Синергийность подвижничества означает со-действие (сослужение, сотрудничество) благодати и свободной человеческой воли.

Человек не в состоянии своими силами обновить свое падшее естество. Он не может произвольно победить «вторую» страстную природу и заменить ее новой. Для этого нужно, чтобы на его душу, по слову святого Макария Великого, упала «роса Божественной жизни». Но и Бог не будет ничего делать без усилия человека, хотя и мог бы спасти всех людей даже вопреки их желанию. От человека Он ожидает желания спасения и твердой решимости, смотрит на его волевое пред-начинание, а после довершает его Своей благодатью. Благодаря этому человеческая воля становится существенным и необходимым условием в деле спасения, но свершить спасение дает благодать.

Святой Макарий Великий раскрывает сотрудничество Бога и человека примером матери и младенца. Младенец хочет идти к матери, но не может стоять на ногах. Поэтому он движется, кричит, плачет, с усилием и воплем ищет ее. Радуясь желанию младенца, любящая мать сама подходит к нему и с нежностью берет его на руки. Так поступает и желающий единения с человеческой душой Бог. В Своей благости Он нисходит к стремлению человеческой души пребывать с Ним. Отсюда весь христианский подвиг превращается в совместное богочеловеческое действие. Каждый христианский подвижник может сказать вместе с апостолом: «Я и тружусь и подвизаюсь силою Бога, действующего во мне могущественно» (). В каждом христианине происходит восполнение человеческих усилий Божественной помощью, по слову святого Иустина, человеческая свобода срастворяется и объединяется с благодатью. Именно поэтому подвизающийся христианин, по словам святого, есть небо-земное существо, а его жизнь – небо-земной подвиг Св. Иоанн Лествичник. О бесстрастии. §14. //Добротолюбие. Т. II.

Преп. . § 24. О бесстрастии//Добротолюбие. Т. I.

Преп. Макарий Египетский. Слово 6. О любви. §7.// Преп. Макарий Египетский. Семь слов.

Преп. Иустин(Попович). На Богочеловеческом пути. Подвижнические и богословские главы. Стословие второе. §39-40.

Что такое православный рукопашный бой? Как воспринимать на слух выражение православные единоборства или православная борьба? Может ли православный человек заниматься боевыми видами спорта? На эти размышления натолкнуло нас множество сообщений в СМИ о православных дружинах, казачьих патрулях, охране православных святынь. Может ли быть православная вера связана с прямым ударом в голову или броском через бедро?

На первый взгляд, конечно нет! Ведь евангельские заповеди любви превыше всего. Любовь к Богу, любовь к ближнему и рукопашный бой — два разных берега реки, которые никогда не сойдутся. Господь говорит нам:

«Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как я возлюбил Baс, так и вы да любите друг друга; по тому узнают все что вы Мои ученики если будете иметь любовь между собою.» (от Иоанна, 13:34-35)

И более того, в Нагорной Проповеди мы слышим:

« А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (от Матфея, 5:38-39)

Ну какая же здесь борьба резонно скажете Вы и будете совершенно правы. Николай Бердяев, например, считал, что не отвечая на оскорбление и зло, человек тем самым поднимается над злом. Сопротивление злу и агрессии — это ступень вверх по сравнению с трусостью, а непротивление злу в евангельском понимании - это еще более высокая степень мужества.

Но как тогда быть с русскими святыми — защитниками земли русской, такими как Александр Невский, Дмитрий Донской, Александр Пересвет и Андрей Ослябя? Равноапостольные князь Владимир и княгиня Ольга? Безжалостные к врагам, отважные, сильные воины, мудрые полководцы. Мы находим в Евангелии следующие слова.

«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Иоанна, 15. 13)

Православные воины. Церковное предание.

Значит Господь благословляет нас на то, чтобы защитить свою семью, свой дом, свою страну и православную веру, если она находится в опасности. Не зря мы с таким почтением относимся к воинам-защитником Руси, чтим память их. Обратимся к церковным преданиям:

Когда святой равноапостольный Кирилл был послан Патриархом Константинопольским на евангельскую проповедь и прибыл в столицу сарацин, с ним вступили в спор о вере ученые последователи Магомета. Между прочими вопросами задали ему такой: «Христос есть Бог ваш. Он заповедал вам молиться за врагов, добро творить ненавидящим и гонящим вас, — бьющим в ланиту подставлять и другую, — а вы что делаете? Если кто обидит вас, изощряете оружие, выходите на брань, убиваете. Почему вы не слушаете своего Христа?»

Выслушав cиe, святой Кирилл спросил у совопросников своих: «если в каком-либо законе будут написаны две заповеди, который человек будет совершенный исполнитель закона — тот ли, кто исполняет одну заповедь, или тот, кто исполняет обе заповеди?» Когда агаряне сказали, что совершеннее исполнит закон тот, кто соблюдет обе заповеди, то святой проповедник продолжал: «Христос Бог наш, повелевший нам молиться за обидящих нас и им благотворить, сказал также, что большей любви никто из нас в жизни сей явить не может, разве кто положит душу свою за други своя (Ин. 15. 3). Вот почему мы великодушно терпим обиды, причиняемые нам как людям частным, но в обществе друг друга защищаем и полагаем души свои на брани за ближних своих, чтобы вы, пленив наших сограждан, вкупе с телами не пленили и душ их, принудив к отречению от веры и богопротивным деяниям.

Наши христолюбивые воины с оружием в руках охраняют Святую Церковь, охраняют государя, в священной особе коего почитают образ власти Царя Небесного, охраняют отечество, с разрушением коего неминуемо падет отечественная власть и поколеблется вера евангельская. Вот драгоценные залоги, за которые до последней капли крови должны сражаться воины, и если они на поле брани положат души свои, Церковь причисляет их к лику святых мучеников и нарицает молитвенниками пред Богом».

Итак, православный человек совсем необязательно — сгорбленный книгочей в толстых очках или бабушка при свечном ящике — беззащитные, наивные, добрые. При многих храмах возникают сейчас клубы единоборств, в которых дети и взрослые учатся противостоять агрессии, защищать своих близких.

Боевые искусства и православная вера. Возможно ли это?

Наш вопрос, скорее относится к воспитанию детей. Ведь сейчас, когда наша безопасность гарантируется государством весьма условно, мы сами должны научиться защищать себя, свою семью, храм, наши православные святыни. Мы должны воспитывать детей, способных постоять за себя.

Наши православные мальчики не должны превратиться в боязливых детей 21 века, с трудом поднимающих что-то тяжелее компьютерной мышки. Времена сейчас смутные и настоящее мужское воспитание, правильное физическое развитие наших мальчишек станет самым лучшим дополнением к православной вере, в которой мы растим их. Боевые искусства делают сильными их тело, закаляют дух.

Читателям предлагается доклад митрополита Диоклийского Каллиста Уэра, который был представлен 12 сентября 2009 г. участникам XVII Международной Экуменической Конференции – ежегодной конференции в Бозе (Италия), традиционно посвящённой вопросам духовной жизни в православной аскетической традиции. В нем рассматриваются взгляды разных святых отцов на такое явление нашей жизни, как «страсти», а также рассматриваются шесть аспектов духовной борьбы в современном мире. Перевод с английского выполнил Н.И. Колотовкин (“Богослов. Ru “).

Введение

Я почитаю за честь, что меня пригласили обратиться с заключительной речью к делегатам этой конференции. Сегодня утром я попытаюсь сделать две вещи. Во-первых, учитывая то, что на протяжении всей конференции мы то и дело говорили о «страстях», я подробнее рассмотрю этот термин и попытаюсь точнее, чем прежде, определить его значение. Во-вторых, я буду говорить по теме, обозначенной в заглавии моего выступления: «Духовная борьба в современном мире».

Никаких новых грехов ?

Более пятидесяти лет назад известный англиканский духовник отец Альги Робертсон (из общества святого Франциска), который, бывало, по многу часов каждую неделю выслушивал исповеди, говорил мне с ноткой усталости в голосе: «Как жаль, нет никаких новых грехов!» Вопреки преобладающему мирскому взгляду, как раз не святость, а именно грех является унылым и скучным. В своей основе зло носит нетворческий и монотонный характер, в то время как святые показывают неисчерпаемое многообразие и оригинальность.

Если грех, по сути, постоянно повторяется, то отсюда следует, что духовная борьба, понимаемая как духовная брань против наших злых помыслов и греховных страстей, в современном мире продолжает оставаться той же самой, какой она всегда и была в прошлом. Внешние формы могут меняться, но внутренняя суть остаётся неизменной. Такая книга, как Лествица Божественного восхождения святого Иоанна Лествичника, может служить практическим пособием в двадцать первом веке так же, как и в седьмом веке. Сегодня, как и в прошлом, наш враг диавол, как рыкающий лев, рыщет вокруг, ища, кого поглотить. Сегодня, как и в прошлом, Сатана превращается в ангела света. Сегодня, как и в прошлом, Бог призывает нас к духу бдительности, суть которого отцы-аскеты христианского Востока подытожили в слове nepsis «трезвись», «бди».

«Умерщвлять» или «преображать» ?

На протяжении всего нашего настоящего обсуждения мы постоянно ссылались на страсти: но что именно подразумевается под этим термином? К несчастью, английское слово passion (страсть), которое обычно используют для перевода слова pathos , совершенно недостаточно для того, чтобы передать многообразие смыслов, присутствующих в греческом термине. Связанное со словом paschein «страдать», pathos в основном означает пассивное состояние, в отличие от dynamis , активной силы. Оно означает нечто пережитое человеком или субъектом, событие или состояние, переживаемое пассивно, таким образом, сон и смерть определяются pathos Климентом Назианзином, святой Григорий Назианзин описывает лики луны как path ē . В применении к нашей внутренней жизни pathos имеет значение чувства или эмоции, которые человек выстрадал или пережил.

Уже в греческой философии допатристического периода можно выделить два различных отношения к страстям. Во-первых, для ранних стоиков pathos означает спутанный и чрезмерный порыв, horme pleonazousa в определении Зенона. Это патологическое нарушение покоя личности, болезнь (morbus ), как Цицерон определяет её. Следовательно, мудрец стремится к apatheia , к свободе от страстей.

Однако, наряду с этим неблагоприятным взглядом на страсти, есть также и их более оптимистичная оценка, которую можно найти у Платона и в более развитой форме у Аристотеля. В своём диалоге Федр Платон пользуется аналогией возничего и двух коней. Здесь душа представляется в виде колесницы, а разум (to logistikon ) в виде возничего; два коня запряжены в колесницу: один благородных кровей, другой же неуправляемый и мятежный, обозначая соответственно высшие движения «одухотворённой» или «всеобъемлющей» (inclusive) части души (to thymikon ) и более низменные движения «вожделеющей» (appetitive) части (to epithymitikon ). Итак, для движения парной колеснице требуются кони; без жизненной энергии, которую обеспечивают path ē , у души нет мощи и силы для действий. Более того, если парная колесница должна двигаться в правильном направлении, ей нужен не один, а оба коня; разум, следовательно, не может обойтись ни без благородных чувств, ни без более низменных страстей, но он старается контролировать их. Таким образом, эта аналогия подразумевает, что мудрец должен стремиться не к полному подавлению страстей в любой части своей души, но к сохранению их в надлежащем равновесии и гармонии.

Похожий взгляд развивает Аристотель в Никомаховой этике . По его мнению, path ē включают не только такие вещи, как желание и гнев, но также дружбу, мужество и радость. Страсти сами по себе, говорит он, не являются «ни пороками, ни добродетелями», по своей сути они ни благие, ни злые, и они не управляют нами, и нас не обвиняют из-за них. Они нейтральные импульсы, и всё зависит, как подчеркнул в своём обращении митрополит Филарет Минский, от того, как ими пользоваться. Наша цель в таком случае состоит не в полном устранении страстей (как в стоицизме), но скорее в среднем, to meson , так сказать, умеренном и благоразумном пользовании ими. Идеалом является не apatheia , но metropatheia (однако в действительности этот последний термин сам Аристотель не употреблял).

Какой же из этих двух пониманий страсти принят в патристическом богословии? Среди отцов, в сущности, нет единогласия. Прежде всего, значительная группа писателей следует стоикам в негативном отношении к страсти. Климент Александрийский повторяет определение pathos Зенона как pleonazousa horme , «чрезмерный импульс», «непослушный разуму» и «противный природе». Страсти - это «болезни», и у действительно доброго человека нет страстей. Немесий Эмесский также следует стоическому взгляду. Евагрий Понтийский тесно связывает страсти с бесами; следовательно, цель духовного борца - apatheia , но Евагрий наполняет этот термин положительным содержанием, связывая его с любовью. В проповедях святого Макария страсти почти всегда понимаются в уничижительном смысле.

А вот на втором месте стоят отцы, которые, в основном отрицательно оценивая страсти, всё же допускают их положительное использование. Святой Григорий Нисский считает, что pathos изначально не была частью человеческой природы, но «была впоследствии привнесена в человека после первого творения», и, таким образом, она не является частью определения души. У страстей «звериный» характер (ktenodes ), который делает нас сродни неразумным животным. Но по мере приближения к аристотелевской точке зрения Григорий добавляет, что страсти можно использовать в благих целях: зло лежит не в path ē как таковых, но в свободном выборе (proairesis ) человека, пользующегося ими.

Святой Иоанн Лествичник в целом соглашается со святым Григорием Нисским. Иногда он пользуется негативными терминами, приравнивая pathos к пороку или злу (kakia ), и настаивает на том, что pathos «первоначально не был частью человеческой природы»: «Бог не творец страстей», - говорит он. Они принадлежат человеку, особенно в его падшем состоянии, и их следует считать «нечестивыми». Никому не следует даже пытаться стать богословом, не достигнув состояния apatheia . Но он всё же признаёт, что страсти можно использовать в благих целях. Импульс, лежащий в основе всякой страсти, сам по себе не злой; это именно мы, вследствие испытания свободного выбора, «взяли наши естественные импульсы и превратили их в страсти». Интересно заметить, что Лествичник не осуждает eros , половое влечение, как по сути греховное, но считает, что оно может быть направлено к Богу.

При этом на третьем месте находятся другие писатели, которые идут ещё дальше этого, и, кажется, они допускают, что страсти можно не только использовать во благо, но что они также являются частью нашей первоначальной природы, сотворённой Богом. Это в особенности относится к авве Исайе (☨491). В своём втором Слове он берёт то, что обычно считается страстями, например, желание (epithymia ), зависть или ревность (z ē los ), злобу, ненависть и гордость, и утверждает, что они все в основе своей kata physin «в соответствии с природой» и все из них можно использовать в благих целях. Так, желание, которое по природе должно быть направлено к Богу, мы неверно направили ко «всем видам нечистоты». Усердие и ревность, которые должны вести нас к подражанию святости («Ревнуйте о дарах бóльших», - говорит святой Павел (1 Кор 12, 31)), мы извратили, и теперь они ведут нас к тому, что мы завидуем друг другу. Гнев и ненависть, которые должны быть направлены против диавола и всех его дел, мы ложно направили на нашего ближнего. Даже гордость можно использовать во благо: есть хорошее чувство собственного достоинства, которое позволяет нам сопротивляться разрушительной жалости к самому себе и унынию. Так, для аввы Исайи такие страсти, как гнев и гордость, которые Евагрий считал бы «бесами» или особенно злыми мыслями, напротив, являются естественной частью нашей личности, сотворённой Богом. Страстное желание или гнев не являются сами по себе греховными; существенным является то, как они используются, либо kata physin , либо para physin . Непохоже, чтобы Исайя находился под прямым влиянием Платона или Аристотеля, которых он, вероятно, никогда не читал, но вполне возможно, что он опирается на коптскую традицию, которую мы находим, например, в письмах, приписываемых святому Антонию Великому.

Положительный подход к страстям можно также найти у поздних авторов. Когда святой Дионисий Ареопагит описывает, что Иерофей «не только изучает божественное, но и познаёт его через страдание» (ou monon mathon alla kai pathon ta theia), без сомнения, он имеет в виду, что тайнозрение - это в каком-то смысле pathos (страсть). Святой Максим Исповедник, хотя и склонный поддерживать взгляд святого Григория Нисского, что страсти вошли в человеческую природу вслед за первым творением, тем не менее, как заметил отец Андрей Лут, ссылается на «блаженную страсть святой любви» (makarion pathos tes theias agapes ); и он не боится говорить о союзе с Богом в эротических терминах. Страсти, настаивает он, могут быть достойны как «похвалы», так и «осуждения». Согласно святому Григорию Паламе, цель христианской жизни - это не умерщвление (nekrosis ) страстей, но их преобразование или изменение их направления (metathesis ).

Следовательно, есть достаточно оснований, что греческие отцы испытали влияние не только негативного стоического подхода, но и (прямо или косвенно) более положительной аристотелевской оценки. Те отцы, которые принимают положительный или, по крайней мере, нейтральный взгляд на страсти, составляют меньшинство, но, тем не менее, это важное меньшинство. Можно, конечно, доказать, что спорный вопрос носит в основном семантический характер, вопрос о том, как мы хотим использовать слово «страсть». Но разве различные употребления этого слова не имеют значительно более глубоких значений? Слова обладают великой символической силой, и способ, определяющий их употребление, имеет решающее влияние на то, как мы постигаем действительность. То же самое относится и к слову pathos . Должны ли мы следовать отрицательному словоупотреблению стоиков или великодушному словоупотреблению Аристотеля? Это может иметь серьёзные последствия для нашего пастырского окормления других - и для нас самих. Говорим ли мы «умерщвлять» или «преображать»? Говорим ли мы «искоренять» или «воспитывать»? Говорим ли мы «устранять» или «изменять направление»? И здесь есть огромная разница.

Что касается нашей духовной борьбы в современном мире, я твёрдо убеждён, что мы будем значительно успешнее, если будем скорее говорить «преображать», чем «разрушать». Современный мир, в котором мы живём, во всяком случае, в Западной Европе - это в значительной степени секуляризованный мир, отчуждённый от Церкви. Если перед нами стоит задача вернуть этот мир ко Христу, если нам самим нужно сохранить свою христианскую идентичность в этой атмосфере отчуждения, то у нас будет больше успеха, если мы будем представлять христианскую проповедь скорее в положительной, чем в обвинительной терминологии. Нам нужно скорее зажечь свечу, чем проклинать тьму.

Три мрачных темы

Возвращаясь теперь ко второй части моего обращения, я хотел бы выделить шесть аспектов духовной борьбы в современном мире. Мой список не носит систематического характера и не претендует на то, чтобы быть исчерпывающим. Я буду говорить с точки зрения и тьмы, и света. Три из избранных мною аспекта, на первый взгляд, носят мрачный характер, а другие три имеют более светлый оттенок; но, в крайнем случае, все шесть из них не отрицательные, но в высшей степени положительные.

1. Сошествие во ад.

Можно считать, что ад - это отсутствие Бога, это такое место, где нет Бога (конечно, верно, что, с более тонкой точки зрения, ад не свободен от Бога, ибо, как настаивает святой Исаак Сирин, Божественная любовь везде). Не удивительно, что христиане двадцатого века, живущие в мире, который отмечен чувством отсутствия Бога, должно быть, истолковали своё призвание как descensus ad inferos (сошествие во ад) . Павел Евдокимов развивает эту мысль в связи с таинством крещения, которое составляет основу христианской духовной борьбы (как и настаивал брат Энзо в своём приветственном обращении). «Говоря о чине погружения при крещении», - замечает Евдокимов, - «святой Иоанн Златоуст отмечает: “Процесс нисхождения в воду, а затем восхождения из неё снова, символизирует нисхождение Христа во ад и Его возвращение из ада снова”. Следовательно, пройти крещение означает не только умереть и восстать со Христом: это также означает, что мы нисходим во ад, что мы несём stigmata (телесные раны) Христа Священника, Его пастырское попечение, Его апостольскую боль за судьбу тех, кто выбрал ад». Ход мысли Евдокимова во многом совпадает с идеями Ганса Урса фон Бальтазара. Но не должно забывать, как это и показал в своей недавней книге архиепископ Иларион Алфеев, что сошествие Христа во ад - это, прежде всего, акт победы.

Православный святой двадцатого века, который делал особый акцент на сошествии во ад, - это святой Силуан Афонский. «Держи свой ум во аде и не отчаивайся», - учит он, добавляя, что это - способ стяжать смирение. Его ученик отец Софроний утверждает: «Он ссылался на действительное переживание ада». В своих размышлениях святой Силуан вспоминает сапожника в Александрии, которого посетил святой Антоний и который, бывало, говорил: «Все спасутся, и только я один погибну». Силуан применяет эти слова к самому себе: «Вскоре я умру и буду обитать в мрачной темнице ада. И я один буду гореть там».

И всё же было бы неверно толковать позицию святого Силуана в чисто отрицательных и мрачных терминах. Следует придавать серьёзное значение обеим частям его утверждения: он не только говорит: «Держи свой ум во аде», но и тут же добавляет: «и не отчаивайся». Где-то в другом месте он утверждает, что вера в своё собственное осуждение на вечные муки - это искушение от лукавого. По его словам, есть две мысли, которые приходят от врага: «ты святой» и «ты не спасёшься». Силуан находился под серьёзным влиянием учений святого Исаака Сирина о непреодолимом характере божественной любви. «Если нет любви», - утверждает он, - «всё трудно». И наоборот, если есть любовь, то всё возможно. Нисхождение Христа во ад и его победоносное воскресение из мертвых образуют одно неделимое событие, единственное и единое действие.

2. Мученичество .

Особенной формой нисхождения во ад в двадцатом веке в духовной борьбе православных христиан был опыт гонений и мученичества. Да, для христианского Востока прошедший век был главным образом веком мученичества. Более того, не следует забывать, что, хотя в России и Восточной Европе коммунизм и пал, но всё же есть много мест в мире, где христиане - и православные, и неправославные в равной степени - продолжают испытывать гонения (например, в Турции, Ираке, Пакистане, Китае…). По словам одного русского священника-эмигранта отца Александра Ельчанинова, почившего в 1934 г., «мир искривлён, и Бог выпрямляет его. Поэтому Христос страдал (и продолжает страдать), как и все мученики, исповедники и святые, и мы, любящие Христа, также не можем не страдать». Святой Силуан подчёркивает, что мученичество может быть как внутренним, так и внешним: «Молиться за людей», - говорит он, - «значит проливать кровь». И в то же время, как в его апофтегме («Держи свою душу во аде и не отчаивайся»), он настаивает на совпадении тьмы и света, отчаяния и надежды. Таким образом, страдание мучеников - это также источник радости, по его словам, «крайнее страдание связано с крайним блаженством».

Одна мученица, чья духовная борьба особенно захватывала православное воображение в последние шестьдесят лет, - это святая Мария Скобцова, которая умерла в газовой камере Равенсбрука 13 марта 1945 г., возможно, заняв место другого пленника. Если это было на самом деле, то это показывает, как мученик - подобно самому Христу Первомученику - выполняет искупительную роль, умирая ради других, умирая, чтобы другие могли жить. Мученик в высшей степени выполняет повеление святого Павла: «Носите бремена друг друга» (Гал. 6, 2). На самом деле, это была тема, которую мать Мария выделяла в своих трудах. В антологии житий святых, которую она составила, она записывает рассказ о святом Иоанникие Великом и одержимой девочке: «Он возложил свою руку на голову страждущей больной и спокойно сказал: “Властью Бога живого, я, Его недостойный слуга Иоанникий, беру на себя твой грех, если ты согрешила… потому что мои плечи сильнее твоих; потому что я хочу принять твоё испытание ради любви”. Девочка исцелилась, а Иоанникий принял на себя её страдания и был близок к смерти, прежде чем выйти из своей борьбы с властью зла победителем».

Итак, это крайне важный аспект духовной борьбы - претерпеть мученичество, внешне или внутренне проливать свою кровь ради других.

3. Кеносис .

Тесно связан с первыми двумя элементами, о которых мы говорили выше, - с нисхождением во ад и мученичеством - и третий: кеносис, или самоуничижение. Человек, ведущий духовную борьбу, сравнивает самого себя с униженным Христом (и здесь я припоминаю замечательную книгу, написанную семьдесят лет назад русским автором Надеждой Городецкой Униженный Христос в современной русской мысли ; даже сейчас она сохранила свою актуальность). До своего заточения святая Мария Скобцова показала этот кенотический дух поразительным образом: она проявляла солидарность, которая позднее дорого ей обошлась, солидарность с бедными, отверженными, со всеми теми, кто находился за границами общества, а также с евреями после начала Второй мировой войны. «К телам наших ближних», - писала она, - «надо подходить с большей заботой, чем к нашим собственным телам. Христианская любовь учит нас дарить нашим братьям не только духовные, но и материальные дары. Мы должны отдавать им даже свою последнюю рубашку, даже свой последний кусочек хлеба. Частные пожертвования и самая широкая общественная работа так же оправданы и необходимы».

Одним из греческих святых, который показал этот кенотический дух в значительной степени, является Нектарий Пентапольский, умерший в 1920 г. Есть множество рассказов о его смирении. Ещё будучи молодым епископом в Александрии и подвергаясь несправедливым нападкам, он отказывается мстить или защищаться от клеветы. Когда он был ректором Ризарийской богословской школы в Афинах, там заболел уборщик; для того чтобы его не сняли с работы, святой Нектарий вставал каждый день рано утром и сам подметал коридоры и убирал туалеты, пока тот человек не смог вернуться на работу. В его последние годы посетители, встречавшие его за работой в монастырском саду, который он сам же и основал, ошибочно принимали его за рабочего, не подозревая, что он епископ. Так или иначе, святой Нектарий подражал словам апостола Павла: «Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе… Он уничижил Себя Самого» (Фил. 2, 5-7).

Свет во тьме

Описывая эту духовную борьбу, святой Павел подчёркивает её антиномический характер: «…в чести и бесчестии, при порицаниях и похвалах… нас почитают умершими, но вот, мы живы… нас огорчают, а мы всегда радуемся… мы ничего не имеем, но всем обладаем» (2 Кор. 6, 8-10). Давайте теперь приведём в равновесие эти три мрачных элемента духовной борьбы с тремя более радостными элементами, которые имеют особое значение в современном мире.

1. Преображение .

Ранее, в процессе анализа различных способов понимания духовной брани со страстями, я предложил, что нам при критическом в данный момент положении дел мудрее говорить скорее не «умерщвлять» или «искоренять», но «преображать». На самом деле, таинство преображения имеет особую ценность для нас в настоящее время. Наша духовная борьба, несомненно, должна включать в себя отречение, аскетические усилия, пот, кровь и слёзы, внутреннее, а также, возможно, и внешнее мученичество; но мы можем потерять внутреннюю ценность всего этого, пока оно не просвещено нетварным светом Фавора. В этой связи, конечно, не случайно то, что самым влиятельным святым в жизни и опыте православия двадцатого века был Серафим Саровский, который как раз и является святым преображения. Во время моего первого посещения Греции пятьдесят пять лет назад о святом Серафиме практически никто не знал. Теперь, куда бы ни ступила моя нога на греческой земле, я вижу его икону в церквах и домах; и в монастырях я часто встречаю монахов и монахинь, наречённых «Серафимом» и «Серафимой» в его честь. Всё так и должно быть, поскольку он святой нашего времени.

И в то же время давайте не будем сентиментальничать по поводу саровского святого или слишком упрощать характер его духовной борьбы. Мы правы, когда вспоминаем, что он носил белые, а не обычные монашеские чёрные одежды; что он обращался к своим посетителям «радость моя» и в течение всего года приветствовал их пасхальным возгласом «Христос воскресе»; что его лицо светилось Славой в присутствии его ученика Николая Мотовилова. Но не будем забывать о бесовских духах, которые ему приходилось терпеть, когда он молился на камне возле своей пустыньки и слышал вокруг себя треск адского пламени; не будем забывать о физической боли, которую он переносил с тех пор, как его покалечили три разбойника в лесу; не будем забывать о непонимании, которое ему приходилось терпеть от своего собственного игумена, и о клевете, которая преследовала его вплоть до смерти. Да, он хорошо понимал, что имел в виду святой Павел, когда говорил: «Нас огорчают, а мы всегда радуемся». В духовной борьбе преображение и крестоношение - две вещи нераздельные.

2. Евхаристия .

Выше говорилось, что крещение составляет основу духовной борьбы христианина. Но крещение нельзя отрывать от Святого Причастия; таким образом, Евхаристия также играет фундаментальную роль в нашей духовной брани. В более ранний патристический период многие писатели-аскеты, такие, как святой Иоанн Лествичник или святой Исаак Сирин, мало или совсем не ссылались на Евхаристию. Но в нашей духовной борьбе сегодня требуется, чтобы евхаристический аспект был ясным и был в центре нашего внимания. Это именно то, что делал на заре двадцатого века святой Иоанн Кронштадтский, великий священник, постоянно служивший Литургию. «Евхаристия - это непрерывное чудо», - он, бывало, говорил; и он полностью погружался в это «непрерывное чудо», ежедневно отправляя Божественную литургию. Интенсивность его Евхаристического служения удивляла его современников: святой Силуан, например, говорит о «силе его молитвы» и добавляет: «Всё его бытие было пламенем любви». Он настаивал на том, что все присутствующие на службе должны причащаться вместе с ним. Из-за него и некоторых других проповедников причащение в Православной Церкви двадцатого века стало на самом деле более частым; и всё же до сих пор есть много мест, где верующие подходят к этому таинству только три - четыре раза в год. Об этом, конечно, стоит пожалеть. В современном мире наша духовная борьба непременно должна быть в самом полном смысле Евхаристической борьбой.

В сердцевине Божественной литургии, непосредственно перед призыванием Святого Духа, диакон поднимает Святые Дары, в то время как священник говорит: «Твоя от Твоих Тебе приносяще, о всех и за вся» (ta za ek ton zon soi prospherontes , kata panta kai dia panta ). Это подводит нас такому аспекту Божественной литургии, который имеет особое значение для нашей духовной борьбы в современном мире - это космическое измерение Евхаристии. Важно то, что в Евхаристии мы приносим Дары не только «за всех людей» (dia pantas ), но и «за все вещи» (dia panta ). Масштаб Евхаристической жертвы охватывает не только человечество, но и всё царство природы. Она всеобъемлющая. Таким образом, Евхаристия призывает нас к экологической ответственности. Она обязывает нас защищать и любить не только наших ближних, но и все живые существа; мало того, она обязывает нас защищать и любить траву, деревья, скалы, воду и воздух. Совершенно осознанно совершая Евхаристию, мы смотрим на весь мир как на таинство.

Значит, наша духовная борьба не просто антропоцентрична. Мы спасены не от мира, но вместе с ним; и поэтому мы боремся, чтобы освятить и вернуть Богу не только нас самих, но и всё творение. Эту экологическую проповедь в нашей духовной борьбе не раз особенно подчёркивал Вселенский Патриархат в последние два десятилетия. Патриарх Димитрий и его преемник, нынешний Патриарх Варфоломей, установили 1 сентября - начало церковного года - как «день защиты окружающей среды», который (смеем надеяться) должен соблюдаться не только православными, но также и другими христианами. «Давайте считать себя», - сказал Патриарх Димитрий в своём Рождественском послании в 1988 г., - «каждый согласно своему чину, быть лично ответственными за мир, вверенный Богом в наши руки. Всё, что Сын Божий принял и сделал Своим Телом через Воплощение, не должно погибнуть. Но всё должно стать Евхаристической жертвой Создателю, хлебом живым, разделяемым в правде и любви с другими, славословием мира для всех тварей Божиих». По словам святого Силуана, «сердце, познавшее любовь, жалеет всё творение». Эта космическая отзывчивость, как напомнил нам дон Андре Луф, является лейтмотивом сочинений святого Исаака.

3. Сердечная молитва .

Как бы ни были важны Евхаристическая и литургическая сторона духовной борьбы, в то же время необходимо уделять большое внимание борьбе за внутреннюю молитву. В духовной борьбе двадцатого века внутренняя молитва (особенно для православных, но ни в коем случае не исключительно для них) означала Иисусову молитву. Важность призывания этого Святого Имени стали особенно ценить в последние сто лет под влиянием, прежде всего, этих двух книг: Откровенные рассказы странника и Добротолюбие . Обе получили совершенно неожиданный успех на Западе. Возможно, что Иисусову молитву сегодня творят больше людей, чем когда-либо в прошлом. Наш век не только мирской век!

Таковы некоторые элементы духовной борьбы в современном мире: с одной стороны, нисхождение во ад, мученичество, кеносис ; с другой стороны, преображение, Евхаристия, сердечная молитва. Эти две триады надо не противопоставлять друг другу, но соединять вместе, как это делает святой Иоанн Лествичник (и здесь я вспоминаю разговор с отцом Иустином), когда он образует слово charmolype «скорбь-радость» и говорит о charopoion penthos «скорби, творящей радость». Два дополнительных аспекта духовной борьбы хорошо подытожены в двух кратких изречениях святого Серафима Саровского, которые я стараюсь постоянно хранить в уме: «Где нет скорби, там нет спасения»; «Святой Дух исполняет радостью всё, чего Он касается».

Однажды произошел заслуживающий внимания случай. Мы с братом на остановке дожидались автобуса. Было это по весне, стукнуло ему на тот момент тринадцать. Основательно мы автобуса заждались. Брат затеял со мной игру в салки. Времени хватало, я согласился. Поиграли. Скверно мне сделалось от той игры. Я, неспортивный грузный человек, свободно уворачивался от брата. Он меня осаливал с большим трудом. Пришла моя очередь гнаться за ним. И тут стало очевидно, что он не в состоянии быстро набирать скорость, не владеет искусством внезапного маневра, не умеет ловко прятаться за препятствия. Я без проблем догонял его в несколько прыжков и дотягивался пальцами до плеча: «Ты водишь!»

Скверно. Если во дворе какой-нибудь парень привяжется к братишке, он от ударов не увернется, будет получать побои по полной программе. Если нападающих окажется трое, он и убежать от них не сможет. После игры я попросил брата показать, как он будет отбиваться, если какой-нибудь мальчишка кинется на него с кулаками. Брат медленно и неправильно сложил кулак, сделал серьезное лицо, и тут я понял окончательно, что надо его в секцию вести. Нельзя дальше на самотек это дело оставлять.

Будущий мужчина должен в случае необходимости и за себя постоять, и свою семью защитить, и за слабого в драке заступиться. Православный он или нет, в данном вопросе это обстоятельство сути не меняет.

«Надо брату помочь, секцию подобрать, - думал я той весной, - хотя на лето секции закрываются. В мае начинать регулярные занятия мало толку. Летом решим, куда идти. С сентября запишемся. А пока до осени далеко, нажмем на общефизическую подготовку, дома и на воздухе подтянем форму». Подготовимся… Угадайте, занимались мы подготовкой или нет. Правильно, не занимались. Однако тема занятий летом всплыла - неожиданно для всех. А было так: мы поехали на недельку в скаутский лагерь. Побыть на природе среди православных сверстников полезно для брата и приятно для меня.

Жили в лесу по палаткам, готовили пищу на костре, соблюдали . Начинали и заканчивали каждый Божий день общей молитвой, всем лагерем. Досыта наелись душистой земляники и дикой клубники. Ходили на уроки закона Божия, побывали на службе в ближайшем монастыре. Играли в волейбол, завязывали хитроумные скаутские узлы. Строили своими руками шалаши, разжигали костры под проливным дождем. Карабкались по крутым склонам с помощью самодельных альпенштоков. Жарились на солнышке и купались в прохладной речке, пели песни под гитару. А еще по утрам вместо скучной типовой зарядки у нас были необременительные занятия рукопашным боем. Вел их священник Константин, сам из казаков, по всему видать - спецназовец. Мы с братом ходили на занятия. Их посещало много народа, в том числе еще один священник, отец Димитрий.

Многая лета батюшкам, которые не побоялись, что их неправильно поймут окружающие.

На этих утренних занятиях не культивировали кровожадность, просто учили самообороне. Объясняли детям, как складывать кулак, чтобы при ударе не травмировать пальцы, как защититься от прямого удара в голову, как освободиться от удушающего захвата. Давали детям игровые задания: разбиться по парам, ладошками наносить несильные замедленные удары по партнеру, защищаться от его ударов и одновременно пальцами ног стараться наступить на его ноги. Полезное задание. На этом задании ребята перестали быть намертво «приклеенными» к земле, пошли активно перемещаться по поляне. Это замечательно. В реальном рукопашном бою важно не только наносить удары самому и блокировать удары противника, необходимо управлять дистанцией боя, не застаиваться на месте, не превращаться в неподвижную мишень.

Что мог отец Константин дать ребятам за семь занятий? С одной стороны, почти ничего. С другой - не так уж мало дал. Никакой базовой техники он им не показал, само собой. Зато он научил, как утром разогреть мышцы и связки, разработать суставы с помощью движений, каждое их которых является элементом самозащиты, - хотим мы того или нет, жизнь иногда ставит нас в условия, когда нужно давать отпор агрессору. Занятия отца Константина начинались с разминки. На лесной поляне знакомые ребятам отжимания превращались в отработку прямого удара рукой, махи ногами - в подсечки.

После недели скаутской жизни мы с братом ехали домой отдохнувшими, радостными. Я благодарил Бога за всех, кто заботился о детях в православном палаточном лагере. И еще больше я укрепился в мысли, что осенью нас ждет секция. Пишу «нас», потому что я хотел брата поддержать, первые месяц-два с ним в секцию поездить, в паре с ним постоять на тренировочных боях (спаррингах).

Когда мне самому было 13 лет, я тоже посещал секцию. Это были занятия по каратэ стиля шотокан (сётокан). Еще при советской власти - на подпольном положении. Я не бывал тогда в церкви, практически ничего не знал о Православии, и меня в каратэ интересовала не только эффективная ударная техника, но и духовность. Каратэ, как и другие восточные единоборства, зародились в странах, где исповедуют буддизм, даосизм, синтоизм. Так что восточные единоборства несут на себе отпечаток язычества. И подчас единоборства считаются составной частью нехристианской духовной практики - вспомним хотя бы шаолиньских монахов с их тренировками по у-шу. Мы с братом люди православные, и нам религиозно-окрашенная практика восточных единоборств категорически не подходит. У нас есть родная духовная практика - православная. Ничто не может ее заменить, и мы ни с чем нехристианским не будем ее смешивать.

К сожалению, секциями восточных единоборств порой руководят убежденные «гуру», которые обучают людей технике поединка и пропагандируют медитативные упражнения, работу с мистическими энергиями (ки, ци) - прямое неоязычество. Попасть в такую секцию все равно что попасть в секту. Нам, православным христианам, приходится быть осторожными и не идти ради посещения секции на компромиссы с совестью.

В 1980-е годы мне повезло: наш тренер (сэнсэй) не увлекался мистикой, он давал только технику ударов, блоков и перемещения в стойках. Может быть, и сейчас мне достаточно найти секцию шотокан такого же безрелигиозного направления? Поискав, я выяснил, что в нашем городе работают несколько секций шотокана. Первая же обнаруженная требовала, чтобы на занятия люди приходили без украшений, в том числе без нательных крестиков. Как я понимаю, тренер не хотел выслушивать претензии за порванные в спарринге золотые цепочки. С ним можно было договориться, объяснить, что крестики для нас не украшения, а святыня нашей веры. Мы не снимем крестики, однако и не будем иметь претензий к тренеру и спарринг-партнеру за разорванные цепочки.

Но я не стал с этой секцией связываться, нашел другую. Заглянул туда. Увидел, что в зале нет синтоистского алтаря, познакомился с тренером. Сказал ему, что мы православные, хотели бы заниматься, но нам надо убедиться, что в секции перед занятием и после него не делается ритуальный поклон духам зала (додзё ни рэй). Тренер сказал, что поклоны на занятиях полагаются только людям (сэнсэй ни рэй, отагай ни рэй). Я ничего не имел против, такие поклоны - простой знак уважения к тренеру и спарринг-партнерам. Человеческое уважение мы окажем, религиозного поклонения не дождетесь, для этого православный храм есть. Так в прошлом году записались мы в эту секцию и ходили на тренировки, правда, не сказать, чтобы особо старательно…

Об основных результатах - в двух словах. Брат посетил примерно 50 тренировок за девять месяцев. Это немного. Теперь мы с братом иногда устраиваем тренировочные поединки один на один. В ходе спарринга его не так легко подловить на обманном движении. От ударов в голову он неплохо уворачивается, от захватов освобождаться умеет. Техника ног пока слабая, дистанцию плоховато контролирует. Но той печальной беззащитности, какая у него была год назад, нет и в помине.

Что касается меня, то через месяц занятий я сломал палец. Неправильно блокировал удар ногой, вот и поплатился. Не пролеченный вовремя палец до сих пор побаливает, но я не жалею об этом. Важнее, что брат посещает нормальную мужскую секцию, хотя в его случае подобрать секцию было не так просто. У брата моего гемофилия - кровь не свертывается. Любая травма для него может иметь тяжелые последствия. Брат регулярно принимает лекарство, контролирует свертываемость крови, мазями специальными обрабатывает обширные синяки и гематомы. Лекарства несколько облегчают ему состояние, но инвалидность никуда не денешь. Когда я записывался в секцию, то тренеру честно рассказал про гемофилию. Тренер спросил меня обо всех особенностях болезни. И заверил, что мы можем приходить на тренировку, если лечащий врач даст брату справку, допускающую его на занятия по каратэ. Из-за гемофилии нам подходил именно шотокан - бесконтактный стиль каратэ. В шотокане удары только обозначаются, останавливаются в паре сантиметров от спарринг-партнера . Конечно, не всегда обозначаются, по ошибке можно получить удар в контакт, но это бывает редко и только по ошибке.

Вот такая у нас получилась история с секцией. Несмотря на серьезную болезнь брата, оказалось, можно даже и ему секцию подобрать. Он продолжает в ней заниматься. Думаю, на каком-то этапе он ее бросит, но некоторые навыки самозащиты у него останутся на всю жизнь. Они бывают нужны мужчине.